Елизавета. Золотой век Англии - [115]
Еще более досадной потерей стала потеря грузов тридцати четырех торговых судов из-за роковой ошибки Эссекса. Если бы только у Елизаветы появились такие огромные деньги, это могло бы в корне переломить ход войны[1002].
8 сентября Бёрли вместе со своим сыном унизили Эссекса на глазах у королевы: Эссекс оказался не в состоянии объяснить должным образом, почему лишился трофеев. «В тот день более всех меня поддержал твой кузен», — признался он Энтони Бэкону. Весьма показательно, что Елизавета не сделала ровным счетом ничего, чтобы помочь Эссексу. Стараясь защитить себя, он нанес ответный удар, обвинив союзника Сесила, сэра Джорджа Кэрью, в краже золота на сумму 44 000 дукатов, но эта попытка не увенчалась успехом[1003].
В отличие от Рэли, который держался в стороне от конфликта, все еще надеясь вернуться в королевскую свиту в качестве капитана королевской гвардии, Эссекс ответил тем, что взял к себе на службу нового помощника. Он выбрал Генри Каффа, блестящего оксфордского ученого, уставшего от кабинетной работы, — человека, про каких говорят, что он умалчивает о своих «тайных амбициозных целях». Именно он и предложил Эссексу составить альтернативный отчет об экспедиции[1004]. Под пристальным наблюдением Эссекса, собирающегося навязать Елизавете свою стратегию ведения войны, был создан трактат, искусно замаскированный под личное письмо от полевого солдата к Энтони Бэкону. Этот документ должны были опубликовать под названием: «Что произошло на самом деле в Кадисе 21 июня под командованием графа Эссекса и Лорд-адмирала»[1005].
Однако в ближайшем окружении Эссекса объявился предатель. Им оказался сэр Энтони Эшли, у которого Сесил обнаружил несколько украденных трофеев. Эшли попросил о помиловании и, чтобы спасти свою шкуру, показал королеве проект трактата Каффы. На этот раз Елизавета разгневалась по-настоящему. Она запретила печатать этот документ под угрозой смертной казни. Эссекс был вынужден ограничить тираж несколькими рукописными копиями, разосланными друзьям и сторонникам в Англии и за рубежом[1006].
Сесил пользовался преимуществом своего положения: он осмеливался перехватывать и копировать зарубежную корреспонденцию Эссекса до того, как она попадала в руки посыльному и доставлялась в дом Эссекса. Подозревая это, Энтони Бэкон подлил масла в огонь, заметив графу, что он оказался в ловушке как затравленный собаками медведь[1007].
Не собираясь признавать свой вероятный проигрыш в битве за власть и славу, в Кадисе Эссекс отрастил воинственную лопатообразную бороду, которая стала его личной визитной карточкой. Он решил запечатлеть этот образ на портрете, чтобы напоминать всем своим видом о победе[1008]. Портрет, хранящийся сегодня в Уоберн-Эбби, был создан придворным художником Маркусом Герартсом Младшим. Нарисованный с натуры в последние месяцы 1596 года, портрет Эссекса поражает величием — изображенный на ней мужчина выглядит как один из европейских монархов. Его голова и плечи слегка наклонены вперед, он сжимает в руках меч. На нем белый атласный дублет и шоссы. Костюм украшен орденом Подвязки. На заднем плане картины виден полыхающий Кадис. Перед нами портрет человека, чувствующего, что он рожден быть великим и волен игнорировать даже приказы королевы[1009].
Многочисленные варианты этого портрета сохранились в полноразмерной и уменьшенных копиях, что позволяет предположить следующее: как этот портрет, так и картина Николаса Хиллиарда, на которой Эссекс изображен в рыцарских доспехах, были весьма популярны. У портретной миниатюры другого восходящего молодого художника — Исаака Оливера, на которой также запечатлен Эссекс с бородой, будет еще больше копий.
В настоящее время в Йельском центре Британского искусства в Нью-Хейвене, штат Коннектикут, хранится особенно показательная композиция — картина, которая была намеренно оставлена незавершенной. Она нанесена серыми чернилами и гуашью на пергамент в качестве образца для тиражирования, главным образом для печатных гравюр[1010]. Триумфатор Кадиса, очевидно, начал вести визуальную пропагандистскую кампанию, да такую, которой не могла похвастать даже королева. По мнению современных искусствоведов, Елизавета редко распространяла свои портреты в больших количествах, за исключением, возможно, миниатюр, а если и распространяла, то, как правило, в дипломатических целях, предоставляя придворным популяризацию своего изображения в рамках «культа» Глорианы[1011].
Ясно предвидя опасность саморекламы такого рода, Фрэнсис Бэкон призывал своего покровителя действовать осторожнее. В своем прозорливом письме от 4 октября он умолял Эссекса отказаться от мысли, будто тот способен убедить королеву вести войну предложенным им способом. Вместо того чтобы противостоять ей, Эссекс должен сделать все возможное, чтобы завоевать ее любовь обходительными речами и (где это необходимо) лестью. Но лесть не должна быть лицемерной, как это выходило в случае со стихотворениями и сонетами Эссекса, в которых читались двусмысленные намеки[1012].
Продолжая свою мысль, Бэкон призывал Эссекса брать пример с Лестера или Хэттона — фаворитов, которые научились непринужденно и искренне льстить Елизавете (по крайней мере, ей так казалось). Радея об улучшении образа Эссекса, Бэкон утверждал, что в этом деле важно просчитывать, как будет воспринята та или иная информация. Эссекс же подобными мерами пренебрегал. В отличие от Лестера он создавал себе образ воителя даже тогда, когда это было совершенно неуместно, а ведь время и место все-таки имели большое значение. Ему надлежало помнить о том, что Елизавета была тем правителем, который «любит мир и не любит открытого противостояния». «Вы говорите, что война — это Ваш род деятельности, но если бы я был советником Вашей Светлости, то предложил бы Вам оставить такого вояку в Плимуте», — писал ему Бэкон
