Елизавета. Золотой век Англии - [101]
Самый большой прорыв в деле Лопеса произошел, по мнению Эссекса, 18 февраля. Да Гама признался в получении от монаршего лекаря двух лично надиктованных им писем. Да Гама вызвался доставить их по назначению — де Моуре в Мадрид, а на допросе дал четкие показания об их содержании. Теперь связь Лопеса с заговорщиками была ясно установлена[855]. Прошло пять дней, и Тиноко подтверждает: в ходе брюссельской встречи с советниками Филиппа ему сообщили, что Лопес «предложил извести королеву отравою и обязался оное исполнить». «Все мною поведанное именно так и было, как я рассказал, в чем клянусь», — заявил Тиноко дознавателям[856].
25 февраля Эссекс допросил Лопеса в последний раз. Заключенному пригрозили дыбой и велели рассказать всю правду. Он признался «для очистки совести», что сговорился с да Гамой отравить королеву за 50 000 крон, но при этом твердо придерживался своей версии событий: доводить покушение до конца не собирался, единственное, чего он хотел, — вытянуть обманом средства из Филиппа. Лопес стоял на своем, и признания от него не добились. Эссекс понимал, что никогда Елизавета не позволит пытать своего личного лекаря. На улицах поговаривали, что его поднимали на дыбу неоднократно, но это неправда: пытаясь заставить его рассказать все, что ему известно, орудия пыток ему лишь показывали[857].
Когда, несмотря на отсутствие подписанного Лопесом признания в участии в заговоре с целью покушения на королеву, Эссекс объявил, что у него достаточно доказательств для того, чтобы убедить присяжных в виновности подсудимого, Сесил неожиданно с ним согласился. Хотя втайне они с отцом и продолжали считать Лопеса невиновным, теперь они решили сделать все необходимое, чтобы врач поскорее отправился на плаху. Спасать его во имя торжества справедливости в их планы не входило. Эссекс и так уже вытащил на свет божий многовато тайн — как бы он не прознал про тайные дипломатические усилия Бёрли по заключению мира с испанцами. По рекомендации Бёрли, Елизавета дозволила, чтобы и Сесил, и Эссекс вошли в число пятнадцати членов судебной комиссии, притом что оба принимали живейшее участие в сборе доказательств со стороны обвинения[858].
На суде главный прокурор сэр Эдуард Кок, ожидая, что его вот-вот назначат королевским прокурором, проявил виртуозное владение риторским искусством:
Возжелав Ее Величество отравою погубить, сей нечестивец, клятвопреступник, иудей-врачеватель предстал предателем и душегубом хуже Иуды… Уговор заключили, о цене условились, и он обязался исполнить дело, но сперва пожелал получить заверения в оплате. На имя его были выписаны аккредитивы, и уж едва ли он не получил их на руки, как Господь милостью Своей открыл их и не дал свершиться злодеянию[859].
Дополнительно были представлены показания, антисемитские по своей сути, о том, что крестился Лопес только для виду. Красноречие Кока практически гарантировало обвинительный приговор[860].
Как только приговор был оглашен, Сесил, не теряя времени, приказал сэру Томасу Уиндбэнку, старшему писарю, присутствующему на суде в качестве доверенного секретаря королевы, сообщить ей, что, хотя «мерзкий иудей» не признал себя виновным, «не видывал я более достойных присяжных, что признали его в высшей степени виновным во всех изменах, и приговор против него вынесен, и все рукоплескали оному». Сесил явно полагал, что только столь громогласные заверения убедят королеву в том, что Лопес действительно заслуживает казни[861].
Взамен на показания Сесил обещал в свое время да Гаме и Тиноко проявить к ним снисхождение, но обещания своего не сдержал, решив в конце концов, что и им стоит отправиться на плаху. Обоих еще раз допросили в начале марта, но больше им сказать было нечего. Суд назначили на 14 марта[862]. Да Гама отказался признавать себя виновным, но после предъявления доказательств передумал. Тиноко сразу сознался и попросил о помиловании. Обоих за «в высшей мере страшные, отвратительные измены» приговорили к смерти. Так и непроясненным осталось то, каким таким образом изменили английской короне два урожденных португальца, которые, в отличие от Лопеса, не присягали ей на верность и гражданами страны не являлись. Как бы то ни было, приговоренных доставили в Тауэр, где им вместе с Лопесом надлежало ожидать отправления в последний путь в Тайберн[863].
Но казни не случилось. Давно уже должны были их повесить, как это обычно и происходило в таких случаях, но вот прошел месяц, а все трое благополучно пребывали в стане живых под надежной охраной коменданта Тауэра сэра Майкла Блаунта[864]. Елизавету приговоры встревожили, и свое окончательное согласие на приведение их в исполнение она дать отказалась. В какой-то момент она все-таки назначила казнь на 9 утра 19 апреля, но вскоре передумала и приказала отложить ее на неопределенный срок[865].
Такая нерешительность была встречена с крайним неодобрением. Член Тайного совета лорд Бакхёрст, тот самый, что в 1587 году не побоялся заявить Елизавете, что если она без суда и следствия казнит несчастного Уильяма Дэвисона, то станет в глазах подданных убийцей, на этот раз решительно высказал Сесилу, что приговор нужно немедленно привести в исполнение. Он напомнил, что до истечения срока полномочий пятнадцати членов судебной комиссии остается только два дня. Если до того Лопеса и других заговорщиков не повесят, нужно будет назначать новых членов и начинать суд заново
