Елизавета Петровна - [17]

Шовинистический угар (толпы людей забросали камнями здание русского посольства в Стокгольме) настолько затемнял разум шведских политиков, что они, развязывая войну, не учитывали реального соотношения сил Швеции и России. Их действия вполне можно было бы считать авантюрными, обреченными на неуспех, если бы они не рассчитывали на помощь сил в самой России. Шведы были настолько уверены в победе, что заранее заготовили мирный договор, предусматривавший уступку Швеции Карелии, Кексгольма, Выборга, Петербурга и всех земель по течению Невы. Если вдруг шведы потерпят поражение, то и в этом случае они не отказывались от территориальных притязаний, правда, ограничивавшихся островами Даго и Эзель.

Военные действия начались с поражения шведов 22 августа 1741 года у крепости Вильманстранд, когда русские войска под командованием генерал-фельдмаршала П. П. Ласси овладели крепостью и нанесли противнику значительный урон в живой силе. Вильманстранд был разграблен и разрушен, командовавший корпусом генерал Врангель с семью штаб-офицерами оказались в плену.

Другой корпус шведов, ведомый главнокомандующим К. Э. Левенгауптом, вступил на территорию России, и генерал обратился к русскому народу с воззванием, убеждавшим население, что «шведская достохвальная армия пришла в пределы России не с какой иной целью, как с помощью всевышнего Бога доставить шведской короне удовлетворение за все многочисленные обиды, нанесенные ей министрами иностранцами, которые в эти последние годы управляют Россией». Другая цель войны, согласно воззванию, состояла в освобождении русского народа «от несносного ига и жестокостей, которые позволяли себе министры…». Намерение шведского короля состоит в том, «чтобы избавить достохвальную русскую нацию для ее же собственной безопасности от тяжкого чужеземного притеснения и бесчеловечной тирании…».

Известие о разгроме шведского корпуса у Вильманстранда огорчило претендентку на русский престол Елизавету Петровну, поскольку оно не соответствовало планам заговорщиков, а обращение Левенгаупта «к достохвальной русской нации», напротив, обрадовало. Помимо воззвания, шведы и заговорщики возлагали надежды и на появление в шведской армии герцога Голштинского, рассчитывая, что против внука Петра не поднимется рука русского солдата. На поверку оказалось, что воззвание не сломило сопротивления русской армии, а герцог вообще не прибыл в Швецию.

До сих пор речь шла о планах заговорщиков, о призывах шведов к русской нации, чтобы общими усилиями освободитъ ее от иноземной тирании и обеспечить «свободное избрание законного и справедливого правительства». Обратимся теперь к вопросу, как реагировал на происходившие события правительственный лагерь, известно ли было Брауншвейгской фамилии и ее окружению что-либо о заговоре Елизаветы Петровны, о причастности к нему Шетарди и Нолькена?

Можно с полным основанием ответить, что все это было известно всем, кроме Анны Леопольдовны, от которой зависели ответные меры. Примечательно, что информация о существовании заговора исходила не только от шпионов, но и от его участника Лестока, по отзыву полковника Манштейна, «самого ветреного человека в мире и наименее способного что-либо сохранить в тайне. Он во всех знатных домах, где ему доводилось бывать, заявлял об ожидаемых переменах на троне».

Анна Леопольдовна оказалась неспособной оценить степень наступавшей опасности для нее и всей Брауншвейгской фамилии. Кто только не предупреждал ее об угрозе! Фаворит правительницы граф Линар рекомендовал заточить Елизавету Петровну в монастырь, но возлюбленная не согласилась, ибо полагала, что она нейтрализовала цесаревну дорогими подарками: в день рождения ей было выдано для погашения долгов 40 тысяч рублей из Соляной конторы и вдобавок к этой сумме дорогой браслет от правительницы и золотая табакерка от имени императора. Тот же Линар предложил выслать из России французского посланника Шетарди, однако правительница побоялась испортить отношения с Францией, и маркиз остался в Петербурге. И это в то время, когда Остерман писал русскому послу во Франции А. Д. Кантемиру: «Мы имеем полную причину желать его (Шетарди. — Н. П.) отзывания отсюда».

Граф Остерман со второй половины 30-х годов был прикован к постели, но обостренное предчувствие беды, подкрепленное донесениями шпионов, вынудило его решиться на отчаянный поступок: он велел одеть себя и отнести в кресле в покои правительницы, чтобы убедить ее принять меры самозащиты. Анна Леопольдовна не вняла советам и вместо продолжения разговора принялась показывать Остерману новые наряды для младенца-императора.

Еще один сигнал бедствия исходил от графа Р. Г. Левенвольде, прославившегося двумя страстями: к женщинам и картам. Он отправил Анне Леопольдовне тревожную записку. Прочтя ее, правительница не придала никакого значения предупреждению и изрекла: «Спросите графа Левенвольде, не сошел ли он с ума?» На следующий день она сказала ему: «Все это пустые сплетни, мне самой лучше, чем кому-нибудь другому, известно, что царевны бояться нечего».

Цесаревна ловко усыпляла бдительность правительницы. В день рождения императора она подарила ему игрушечное ружье и пару пистолетов, роскошно и художественно отделанных золотом. Правительница одарила Елизавету Петровну несравненно более дорогими подарками: украшением ценой в 200 тысяч франков и великолепным золотым сервизом для завтрака.