Элиза, или Настоящая жизнь - [19]

— Много сегодня?

— Пятеро, — сказал он.

Я смотрела на нее, мне хотелось, чтоб она мне улыбнулась. Но она глядела сквозь меня.

— Вам сюда, — сказал сторож.

К нам шел Жиль. На нем был белый халат. Он сделал мне знак следовать за ним. До меня донесся гул, я задрожала. Жиль открыл тяжелую дверь и пропустил меня вперед. Я остановилась, глядя перед собой. Он что–то говорил, но разобрать я не могла. Я была в цехе 76.

Машины, молоты, механические пилы, станки, моторы транспортера издавали, каждый на свой лад, адский шум — стук, гул, лязг, пронзительный, рвущий уши скрежет. В первый момент мне показалось, что случилась какая–то катастрофа. Так не могло продолжаться. Какие–то звуки этого нечеловеческого хаоса должны были стихнуть. Жиль заметил мое удивление.

— Шумно! — крикнул он мне прямо в ухо.

Его это, очевидно, не стесняло. Цех был огромен. Мы шли, перешагивая тачки и ящики, и когда мы приблизились к рядам станков, где работало много мужчин, вдруг раздался крик и покатился по цеху, подхваченный, как мне почудилось, всеми.

Жиль улыбнулся и наклонился ко мне.

— Не пугайтесь. Это из–за вас. Так бывает всякий раз, когда сюда входит женщина.

Глядя в пол, я шла, сопровождаемая этим ревом, несшимся со всех сторон.

Справа от меня медленно ползла змея автомашин, но я не смела взглянуть на нее.

— Подождите, — крикнул Жиль.

Он завернул в застекленную клетку, выстроенную посредине цеха, и тотчас вышел из нее в сопровождении молодого, безукоризненно аккуратного мужчины.

— Мосье Бернье, ваш бригадир.

— Это сестра Летелье! — прокричал он.

Мужчина кивнул.

— Есть у вас халат?

Я отрицательно покачала головой.

Пойдите все же в раздевалку. Бернье вас туда проводит, оставите там пальто. Только вы тут перепачкаетесь. И сандалий тоже нет?

Казалось, это его раздосадовало.

Пока мы стояли и разговаривали, крик умолк. Но стоило нам с Бернье двинуться, возобновился снова. Я старалась не глядеть по сторонам.

— Их теперь на три дня хватит, — дохнул мне в ухо Бернье.

Ключ от раздевалки был у сторожа.

— Приходится запирать, воруют, — объяснил Бернье.

Я кинула пальто и сумку. В раздевалке было темно, свет падал только из двух зарешеченных окошечек под потолком. Пахло мочой и артишоками.

Мы вернулись в цех. Бернье провел меня в самую глубину, в ту часть, которая выходила окнами на бульвар. Широкие стекла были покрыты белой краской, в некоторых местах процарапанной, очевидно, рабочими.

— Вот конвейер, — сказал с гордостью Бернье.

Он помог мне вскарабкаться на своего рода помост, сбитый из деревянных реек. Машины медленно двигались, внутри них копошились люди. Я поняла, что Бернье мне что–то говорит. Я не расслышала и попросила прощения.

— Ничего. — сказал он, — привыкнете. Только вы тут перепачкаетесь.

Он окликнул какого–то мужчину.

— Это мадемуазель Летелье, сестра вон того длинного. Возьмешь ее на контроль, поработаешь вместе с ней два–три дня.

— Так. Значит, теперь на контроле будут женщины?

С недовольным видом он сделал мне знак следовать за ним. Мы перешли конвейер, протиснувшись между двумя машинами. Я споткнулась и, потеряв равновесие на движущейся ленте транспортера, ухватилась за спутника. Он был уже не первой молодости, в очках.

Изгибаясь, транспортер конвейера медленно двигался по покатой плоскости, неся на себе прочно закрепленные машины, люди торопливо влезали в них и вылезали. От шума, движения, дрожи деревянных реек, запаха бензина мне стало нехорошо, я задыхалась.

— Меня зовут Доба. А вас как? Ах да, Летелье.

— Вы знаете моего брата?

— Разумеется, знаю. Вон тот, длинный.

Он потянул меня влево и показал пальцем на станки.

Конвейер господствовал над цехом. Мы стояли у его начала. Он огибал колоссальный цех и кончался где–то далеко. По другую сторону прохода стояли станки, на которых работало много мужчин. Доба указал мне на одного из них: рабочий в берете, в маске, предохраняющей глаза, в спецовке, держал в руке, обернутой в тряпки, пульверизатор и направлял струю краски на мелкие детали. Это был Люсьен. Из–за прикрытия машин, двигавшихся мимо нас, я внимательно рассматривала мужчин, работавших в той части цеха. Одни малярили, другие колотили по деталям, подвешивая их затем к тросу. Деталь переходила к следующему. Здесь было самое грязное место цеха. Лица мужчин, одетых в запятнанные комбинезоны, были перемазаны. Люсьен меня не видел. Доба окликнул меня. Я подошла, он протянул мне металлическую планку, на которой лежал картон.

— Возьмите карандаш. Пошли.

Он поднялся к истоку конвейера. Я следовала как тень, чувствуя на себе множество взглядов и пытаясь видеть только вещи. Я старательно ставила наискось ноги на рейки помоста. Приходилось то подниматься, то спускаться. Доба взял меня за руку и помог влезть в машину.

— Смотрите сюда.

Он показал мне на сделанную из пластика панель приборов.

— Если есть брак, вы должны отметить. Видите? Здесь плохо натянуто. Вы должны записать. А тут? Видите?

Он осмотрел дворники.

— На месте. Порядок. А противосолнечный щиток? Разорван! Значит, записываете: разорван противосолнечный щиток. Но нужно все делать быстро. Смотрите, как мы отстали.

Он выскочил из машины, помог выскочить мне. Мы были далеко от места, где забрались в машину.