Элитный отряд князя Изяслава - [3]

Жирослав, успевший тем временем снова улечься на тисовую кровать, крякнул и замычал. С трудом отвлекся ангел Пантелеймон от зрелища пристойно сомкнутых тонких губ священномученика, мерно и неторопливо движущихся на гладковыбритом бледном лице, сосредоточился и уразумел, что боярин сейчас втихомолку осуждает своего князя. Дескать, окажись Изяслав на его месте, уж тот решился бы и с одной своей дружиной на молниеносный, дабы опередить лазутчиков и самое молву, набег. Однако что толку пенять на Господа, который не дал князю Юрию воинского таланта? Только один способ побеждать и знает этот поздний сын знаменитого полководца – выталкивая противника огромным скопищем войск, своих и союзных.

Однако зимой трудно, а то и невозможно было поднять в поход его главную ударную силу, союзных диких половцев, которым нечем было бы кормить коней. Киевские полки вообще не желали воевать под началом чужого, суздальского князя, а черные клобуки, тюркская гвардия великих киевских князей, державшая городки в Поросье, именно этому киевскому князю, Юрию Владимировичу, так пока и не подчинились. Наивное лукавство степных выходцев не могло скрыть их любовь к Изяславу Мстиславовичу – и разве не точно такое же предпочтение своего, пусть и не самого сильного и богатого князя чужому, как раз и сильному, и богатому, однако не раз уже приводившему с собою на Русскую землю половцев, сквозило в непроницаемых, иногда искривленных принужденной улыбкой лицах киевлян? Лица те не успевал рассмотреть великий князь, когда склонялись киевляне перед ним в поклоне, узрев золотые великоняжеские сани во время переездов из дворца во дворец. А вот Жирослав ехал в свите, следом, и потому иной раз встречался взглядом с киевлянами, разгибавшимися после земного поклона. И вот что читал боярин в глазах этих столичных, разбитных, себе на уме, прохожих: «Что ты тут забыл, суздалец из-лесу-вылез? Мало нам было своеземельных грабителей и живоглотов?»

Воспоминание о жарко натопленной ложнице заставило ангела Пантелеймона вздрогнуть, словно и впрямь мог замерзнуть. Резво заработал он крыльями и, держась еле натоптанной в снегу линии земной дороги, пустился своею воздушной дорогой на Мичск, а там на Дорогобуж, имея в виду в конечном счете долететь до Владимира-Волынского. Конечно, можно было бы сократить путь, взяв напрямик через Чертов лес, да лучше по старинке перед ним повернуть в сторону, не зазеваться бы.

Ну, вот не нравился ангелу последнее время Изяслав, и все тут. Не в скверных обстоятельствах дело (попадал подопечный и в худшие), не нравилось ему, как стал выглядеть князь, огорчали посещающие теперь великого князя злые мысли.

Глава 1 Приезд старинного приятеля

Почему столь сладостные чувства испытывает человек, наблюдая, как сокол, малая, но смертоносная птица, камнем падает с высоты на несчастного зайца, при удаче перебивая ему спинной хребет твердыми, как железо, когтями? Уж не потому ли, что чувствует себя в безопасности, зная, что это не на него самого охотится беспощадный враг, которому и небо подвластно?

Хотен хмыкнул: горькая эта мысль не испортила ему удовольствия от соколиной охоты. Глядя, как Анчутка медленно, проламывая сапогами твердый наст, подбирается к соколу, примерившемуся уже терзать добычу, Хотен подумал, что не верит в предчувствия. Во всяком случае, никаких скверных предчувствий не испытывал он тогда, три года назад, перед тем, как был злодейски подколот в собственном дворе. Хреново было доброму молодцу перед тем, как напоролся на воровской нож, ох как хреново, но и в голову ему тогда не могло прийти, и без того словно из-за угла мешком ударенному, что в добавку к любовному несчастью (ну и стыдобушка, до сих пор неловко вспомнить…) ему еще и кинжал под ребра воткнут.

И сегодня, в стылое это предвечерье, на любимой своей охоте, он не испытал никаких предчувствий, ни плохих, ни хороших. Правда, впоследствии Хотену довелось, вспоминая тот вечер, пару раз и задуматься, уж не означали ли сами по себе раздумья о предчувствиях (верит там он в них или не верит), что был ему все же свыше предсказан скорый поворот в судьбе.

А судьба его после выздоровления складывалась вполне благополучно, хотя, быть может, и скучновато. Тогда, три года тому назад, Хотена, сознание потерявшего и в луже крови, обнаружил слуга его, холоп Анчутка. Верный Яхонт убежал от убийцы и чудом каким-то наткнулся в ночном Подоле на Анчутку. Тот, возвратившись после разведки у своего бывшего хозяина, купца Саида, на Новый двор, все еще в кольчуге, которую получил от Хотена вместе с заданием, встревожился, понятно, не найдя Хотена на условленном месте, и поскакал его искать. Не растерявшись, слуга-персиянин наскоро перевязал раненого и отвез его к волхву Твориле, которому вместе с помощником его Говоруном и удалось выходить незадачливого сыщика… С постели Хотен встал совсем другим человеком – вот только вопрос, лучшим ли?

Если и раньше был киевский сыщик не бог весть каким благодетелем человечества, блюл, как мог, свою выгоду, однако при том и совесть пытался не потерять, то с ложа болезни поднялся убежденным и законченным себялюбцем. Увы, новые обстоятельства могли только утвердить его в таком настрое. Правда, вор-убийца не нашел в роковую ночь заветную шкатулку с наградой хана Бельдюза за возвращенного арабского коня, да и роскошный наряд, подаренный в свое время князем Изяславом, Анчутке удалось отстирать от крови. Все остальное было из рук вон как худо. Должность походного мечника уплыла от него во время болезни, равно как и расположение великого князя Изяслава, сыск по делу об убийстве князя Игоря Ольговича заглох сам собою, а рассказ об этом преступлении, обеляющий великого князя, хитроумный боярин Петр Бориславович вписал в свою летопись, обойдясь и без подсказок Хотена. Да и что мог он тогда подсказать, валяясь колодой на перине, набитой лекарственными травами?