Элита русской разведки. Дела этих людей составили бы честь любой разведке мира - [24]

.

Не довольствуясь письмом, Чернышев вступил в тайные сношения с австрийскими офицерами: генералом графом Вальмоденом и полковником Тетенборном. Они дали согласие поступить на службу в немецкий легион в случае его формирования и, более того, привлечь к службе в нем ряд австрийских офицеров. Чернышев просил Александра назначить Вальмодена начальником легиона, поручив конницу Тетенборну.

Предложение Чернышева было принято с некоторыми изменениями — с началом войны в Ревеле было начато формирование Российско-немецкого легиона, командование которым было вверено графу Вальмодену.

Чернышев добился согласия на переход на русскую военную службу полковника французской армии Жомини[22], крупнейшего военного теоретика того времени. Были оговорены и утверждены в Петербурге все условия его отъезда в Россию. Однако обстоятельства, в том числе и присвоение Жомини генеральского звания, воспрепятствовали исполнению этого плана, осуществившегося только в 1813 году.

В одной из депеш Барклаю Чернышев настаивает на необходимости организации на территории германских государств разведки против Франции. Он отмечал, что на успехе кампаний 1806–1807 годов отразилось отсутствие данных о противнике. В то же время французы не считали денег, когда речь шла о сборе информации. «Ряд французских офицеров, — пишет Чернышев, — признались мне… что во время войны против нас в Пруссии не было практически ни одного сельского кюре на оккупированных нами территориях, который бы не работал бы на французов. Мне кажется, что наладить добывание разведывательных сведений русскому командованию будет значительно легче, учитывая отрицательное отношение населения Пруссии к французам. Более того, необходимо воспользоваться пребыванием нашей миссии в Берлине». Чернышев писал, что более всего подходил для этой роли Убри[23], таланты которого в этом отношении хорошо известны, учитывая его пребывание в Пруссии в течение нескольких лет. Чернышев полагал, что Убри необходимо наделить всеми полномочиями и потребовать от посвященных лиц строго хранить тайну. Военный министр сообщил Чернышеву о высочайшем одобрении его деятельности и пожелании действовать по его разумению, для чего он будет обеспечен средствами. Русской миссии в Берлине было приказано подготовить больше ловких агентов.

В корреспонденциях Чернышев давал и оценку персональному составу военного руководства Франции. Вот отрывки из портретов наполеоновского генералитета, написанные рукой молодого разведчика.

«Удино, герцог Реджио. Отмечен во всей французской армии как обладающий наиболее блестящей храбростью и личным мужеством, наиболее способный произвести порыв и породить энтузиазм в тех войсках, которые будут под его началом. Из всех маршалов Франции он один может быть употреблен с наибольшим успехом в тех случаях, когда нужно выполнить поручение, требующее точности и неустрашимости. Не будучи очень образованным человеком, Удино не страдает недостатком знаний; его отличительные черты — это здравый смысл, большая откровенность, честность; друзья и недруги — все единогласно отдают ему в этом должное…»

«Лефевр, герцог Данцигский. Маршал Испании и сенатор. Не получил никакого воспитания; будучи глубоко невежественным человеком, имеет за собою только большой опыт, много мужества и неустрашимости. Неспособный действовать самостоятельно, он может, однако, успешно выполнять те операции, которые ему будут указаны. Маршалу Лефевру от 55 до 60 лет, но он еще очень свеж и очень крепкого здоровья».

«Даву, герцог Ауэрштадтский. Князь Экмюльский. Маршал империи, главнокомандующий войсками на севере Германии. Человек грубый и жестокий, ненавидимый всеми, кто окружает императора Наполеона; усердный сторонник поляков, он большой враг России. В настоящее время это тот маршал, который имеет наибольшее влияние на Императора. Ему Наполеон более, чем всем другим, доверяет, и которым он пользуется наиболее охотно, будучи уверен, что, каковы бы ни были его приказы, они будут всегда исполнены точно и буквально.

Не обнаруживая под огнем особо блестящей храбрости, он очень настойчив и упорен и, сверх того, умеет всех заставить повиноваться себе. Этот маршал имеет несчастье быть чрезвычайно близоруким».

«Груши. Граф империи, генерал-полковник конных егерей. Мало влиятелен и находится еще далеко от тех милостей, которые Наполеон уже оказал другим его товарищам. В отношении нравственном этот генерал пользуется всеобщим уважением — результат незапятнанной репутации и безукоризненного поведения; офицер крупных достоинств, он имеет за собой глубокие познания в военном деле, и в особенности в том, что касается кавалерии…»

Весной 1811 года Чернышев почувствовал повышенный интерес французской полиции к своей персоне. 9 апреля в письме к Александру I он отмечает, «что со времени моего возвращения[24] в эту столицу, несмотря на всю вежливость и предупредительность в отношении ко мне со стороны всех окружающих Наполеона, за мной гораздо больше следят теперь, чем прежде».

28 апреля в письме Румянцеву он сообщает о планах формирования третьего, итальянского обсервационного корпуса. «Я постараюсь добыть подробные сведения об этом важном предмете, — продолжает Чернышев, — но в настоящее время я должен с меньшей активностью производить мои изыскания, будучи стеснен и находясь под постоянным надзором агентов и многочисленных шпионов полиции, которые меня окружают. Я решился на это особенно потому, что сведения, которые добывает граф Нессельроде из военного министерства, мне кажутся довольно верными». Причины такой осторожности и осмотрительности, по словам Чернышева, объясняются «ловушкой», которую пыталась устроить ему местная полиция. «В одно утро явился ко мне один из таких агентов полиции и вызвался мне доставить сведения о распоряжениях военного министерства в отношении движения войск и о положении армии. Чтобы удобнее поймать меня, он объявил, что отказывается от денежного вознаграждения, и дал мне прилагаемое при сем расписание планов, из которых должна быть составлена германская армия, очевидно ложное. Так как я понял значение его попытки, посредством которой хотели поймать меня, и не желая быть обманутым, я прогнал его, дав понять, что замечаю хитрость, но в то же время я оставил бумагу, которую и сообщаю Вашему сиятельству. Вы изволите заметить, что цель, с которой она была мне доставлена, заключалась в том, чтобы нас напугать, потому что один из способов, которым пользуется император Наполеон… чтобы преувеличить силы, которыми он может располагать».