Эликсир для мертвеца - [43]

Как только они вошли в дом, Бонафилья взбежала по лестнице к своей комнате, оставив Ракель помогать Руфи нести тяжелую корзинку на кухню.

— Сейчас никого нельзя избавить от выполнения поручений за пределами дома, — сказала с улыбкой Руфь. — Поэтому хозяйка, как наименее важная, ходит за покупками.

— Не нужно посылать за ними кухарку, — сказала Ракель, входя в кухню. — Пусть такая превосходная стряпуха проводит на кухне столько времени, сколько ей нужно.

Кухарка отрывисто кивнула, благодаря за комплимент, но вместо того, чтобы посмотреть, что они принесли, сказала:

— Хасинта, займись корзинкой.

К удивлению Ракели, какая-то маленькая девочка отошла от печи и взяла у нее ношу.

— Спасибо, сеньора, — сдержанно поблагодарила девочка, поставила корзинку на стол и принялась разгружать ее.

— Кто это? — спросила Ракель, когда они вышли во двор. — Вчера я ее не видела.

— Она появилась утром, когда вас не было.

— Вам очень повезло.

— Возможно, — сказала Руфь. — Я в этом не уверена. Видит Бог, как остро нуждаюсь я сейчас в дополнительной паре рук, — добавила она в объяснение. — Но как брать в дом такого ребенка?

— А что тут такого? — спросила Ракель. — Девочка выглядит приятной, услужливой, И более чистой, чем большинство.

— Но, сеньора Ракель, ее мать проститутка, и, насколько могу судить, она росла в крохотной комнатке, рядом с той, где ее мать…

— Ну а помимо этого, — торопливо сказала Ракель, — как она в роли служанки?

— Превосходно, — смущенно заговорила Руфь. — Кухарка очень довольна тем, как быстро она все схватывает, и, кажется, с тех пор, как появилась, она работает не покладая рук. Но как только вернется моя Ева и пройдет свадьба, мне она будет не нужна. Притом Бонафилья хочет оставить Эсфирь при себе, а в этом доме у Эсфири будет больше дел, чем причесывать свою хозяйку. Но чтобы такая, как Хасинта, стряпала или ухаживала за детьми!

— Подумайте обо всех людях, которые доверяли слугам, матери которых были рабынями. Это почти одно и то же.

— Некоторая разница существует, — сказала Руфь. — У рабынь нет выбора.

— Во всяком случае, сейчас не время решать, — сказала Ракель. — Подождите до окончания свадьбы.

— Вы правы, — благодарно сказала Руфь. — Мне сейчас не стоит принимать решение. Извините, пожалуйста, я на минутку. Нужно зайти в дом, взять свою работу. У меня не было времени закончить штопку детской рубашки.

За городскими стенами трое верховых, выехавших из трех разных мест, встретились в приятной роще и остановились. Двое тут же спешились и подошли к оставшемуся в седле. Один из них был рослым, симпатичным, сильным; другой сухопарым, проворным, он шел по неровной земле с нервозной фацией оленя. Купа деревьев росла рядом с ухабистой дорогой, вдали от движения больших дорог; место было таким тихим, в каком приятно провести в праздности час, и таким укромным, какое только можно было найти вблизи от города.

Оставшийся в седле накинул на голову капюшон и держал возле рта шелковый платок, словно страдал зубной болью.

— Сеньор, мне, кажется, неожиданно повезло, — сказал рослый.

Сухопарый молчал, внимательно слушая.

— Каким образом? — спросил человек в капюшоне.

— Вчера утром по пути в город я случайно наткнулся на группу путников, ехавших из Жироны на свадьбу. Не стану тратить ваше время, сеньор, объясняя, как все получилось, но я рискнул провести с невестой значительное время.

— Я не стану опаздывать на обед из-за твоего хвастовства о любовных победах, — холодно сказал человек в капюшоне.

— Конечно, сеньор, — поспешил сказать рослый. — Она болтала, как все женщины, и пожаловалась, что им приходится везти лекарство для очень больного человека, лежащего в этом доме, — она считала, что больной дурное предзнаменование для свадьбы или какой-то женской глупости, думала, что нужно найти другого врача, чтобы ей благополучно вступить в брак. Я оставил это без внимания. Но она красивая девочка, и я условился встретиться с ней вчера во второй половине дня, если ей удастся ускользнуть. Она ускользнула.

— Надеюсь, есть смысл рассказывать все это.

— Думаю, да, сеньор. Не знаю, почему я спросил ее, считает ли она все еще больного дурным предзнаменованием после того, как встретилась с ним, но спросил, и она сказала, что его присутствие в доме держится в большом секрете. Никому не разрешается видеть его; никому не разрешается упоминать о нем. Очевидно, это делает его еще худшим предзнаменованием.

Рослый умолк и посмотрел на своих собеседников, оценивая их реакцию.

Наступила долгая пауза, слышны были только щебетание птички да шелест листвы на легком ветерке.

— Но этого не может быть, — сказал наконец человек в капюшоне. — Он мертв.

— Возможно, это кто-то другой, — предположил сухопарый.

— Возможно, но мы должны выяснить. Нужно разобраться с этим делом быстро — но осторожно. Где этот дом? Кто врач?

— Дом в еврейском квартале. Имя врача Иаков Бонхуэс.

— Разузнай о нем, что сможешь, — сказал человек в капюшоне сухопарому.

— Постараюсь.

— И потом обсудим, как выкурить этого пациента. А ты разузнай, что еще сможешь, у этой женщины, — обратился человек в капюшоне к рослому.