Электрический палач - [6]

Моей хитрости хватило на четыре страницы убористого текста; под конец сумасшедший достал часы и сообщил, что у меня осталось всего пять минут, не больше. Следовало что-то предпринимать дальше. Я лихорадочно дописывал последние строчки, когда мне в голову пришла потрясающая идея. Поставив размашистую подпись под своим сочинением, я протянул листки сумасшедшему великану, которые тот небрежно запихнул в левый карман куртки, и напомнил ему о своих влиятельных друзьях в Сан-Франциско, которых могло бы заинтересовать его изобретение.

— Может быть, мне составить рекомендательное письмо для вас? поинтересовался я. — Небольшой набросок и описание вашего экзекуционера гарантируют вам сердечный прием с их стороны. В их силах помочь вам добиться известности, и, само собой, они непременно примут ваш метод, если услышат о нем от кого-нибудь вроде меня — человека, которого хорошо знают и которому доверяют.

Неудовлетворенное тщеславие должно было клюнуть на эту удочку, и действительно, великан немедленно заглотил крючок. Религиозная часть помешательства была отброшена, как половая тряпка; глаза безумца загорелись от нетерпения, хотя он и приказал мне поторапливаться. Из недр саквояжа появилась громоздкая коробка, полная стеклянных цилиндров и катушек индуктивности, к которым крепился провод от шлема, и в следующую минуту великан обрушил на меня кучу технических терминов, по большей части бессмысленных для моего слуха. Притворившись, что записываю все, что он говорит, я с любопытством разглядывал его батарею, спрашивая себя, действительно ли она работает? Незнакомец, по-видимому, и вправду был инженером. Описание собственного детища доставило ему настоящее удовольствие; его порывистость исчезла, движения стали более спокойными. Серый рассвет забрезжил за окном, и я физически почувствовал, как с каждым его словом мои шансы становятся все более осязаемыми.

Однако он тоже заметил рассвет и снова свирепо нахмурился. Для меня его недовольство могло означать только гибель. Когда он с решительным видом поднялся, отложив батарею на сиденье рядом с саквояжем, я напомнил ему, что еще не успел сделать набросок, и попросил подержать шлем в руках, чтобы мне было удобнее зарисовывать. Гигант заворчал, но уступил и сел, не переставая предупреждать, чтобы я поторапливался. Следующей задержкой был мой вопрос: как ведет себя жертва во время казни и как преодолевается ее сопротивление?

— Преступника крепко привязывают к столбу, — отвечал он. — Сколько бы он ни мотал головой, шлем плотно прилегает к вискам и затылку; проволока даже сжимается, когда по ней пропускают ток. Для регулировки уровня мощности в приборе есть реостат: здесь предельный уровень, видите?

За окном замелькали вспаханные поля и одинокие домики. Мы подъезжали к столице. В этот момент меня осенила новая идея.

— Извините, — я виновато улыбнулся. — но чтобы рисунок получился, мне необходима модель. Вы не могли бы на пару минут надеть шлем, чтобы мне было легче зарисовать его? Газеты и официальные круги непременно захотят узнать, как он выглядит. В подобных делах требуется завершенность, поверьте моему слову.

Сам того не подозревая, я произвел более удачный выстрел, чем предполагал. При упоминании прессы у великана снова загорелись глаза.

— Газеты? Да… Черт бы их побрал, на этот раз им придется выслушать меня! Пока они только смеялись и не печатали ни слова о моем приборе. Я им… Ну же, за дело! Нам нельзя терять ни секунды! — Он возбужденно потер руки. — Черт побери, они напечатают этот рисунок! Я проверю, чтобы вы не допустили ошибок. Когда полиция обнаружит ваш труп и — они узнают, как это работает… Отчеты в прессе, ваше рекомендательное письмо… да, это путь к славе… Ну, поторапливайтесь! Живее, я говорю!

Поезд Сильно потряхивало на стыках разбитой пригородной колеи, и нас обоих немилосердно швыряло из стороны в сторону. Под этим предлогом я еще раз сломал карандаш, но сумасшедший тут же протянул мне мой собственный, уже очиненный. Запас хитростей неумолимо иссякал, и нужно было придумать нечто особенное, чтобы остановить план безумца. До конечной станции оставалось добрых четверть часа. По моим расчетам, настало самое время воззвать к религиозным чувствам моего попутчика.

Собрав в памяти все когда-либо слышанное по ацтекской мифологии, я резко отбросил карандаш с бумагой и запел.

— Иа! Иа! Тлоквенахваква! О, Сотворивший Землю, и Ты, Ипалнемоан! Именем твоим! Я слышу тебя! Слышу! Я вижу тебя! Вижу! Пернатый Змей, Хейа! Яви мне известие! Хайцилопочли, раскаты твоих громов вошли в мое сердце!

Гигант недоверчиво покосился на меня: недоуменное выражение его лица быстро сменилось тревог ой. Какой-то момент в его глазах царил абсолютный мрак, казалось, он погрузился в прострацию. Двигаясь словно сомнамбула, он со вздохом воздел руки, и купе огласилось ответными криками.

— Миктлантекутли! Властитель, дай знак! Знак из черных глубин! Йа! Тонаттух-Мецтли! Туле! Приказывай своему рабу!

Во всей этой бессвязной белиберде меня поразило одно слово По моим понятиям, оно не имело ни малейшего отношения к мексиканской мифологии, и те, кто имел неосторожность услышать его, передавали его не иначе как благоговейным шепотом. По всей видимости, это слово составляло часть какого-то древнего и давно забытого ритуала. Рассказы о нем были в ходу у горных племен индейцев; вероятно, мой попутчик и в самом деле проводил среди них много времени, ибо это слово невозможно узнать из книг. Догадываясь о смысле, который он вкладывал в это древнее эзотерическое заклинание, я решил отвечать так, как обычно отвечают местные жители, и таким образом обезоружить его.