Элегантность - [100]

Он перебивает меня:

– Так ты хочешь порвать со мной? Мы ведь даже еще ничего не успели.

У меня начинает противно сосать под ложечкой – до боли знакомое, отвратительное чувство одиночества и безнадежности.

– Нет, я вовсе не хотела, чтобы мои слова прозвучали так высокомерно… Просто я… немного смущена и не понимаю, зачем тебе все это. То есть я не знаю, кем ты меня считаешь, но я вовсе не… я… – Голос мой дрожит, и я вдруг выпаливаю: – Да я просто … картошка!..

Он смотрит на меня, удивленно моргая.

– Прости, я не понял, ты сейчас назвала себя картошкой?

Я киваю. Мне вдруг вспоминается просторный зал Национальной галереи и серенькая убогая женщина лет тридцати в сером бесформенном платье, с тоской разглядывающая черно-белый мир, запечатлевший фантастическую красоту и роскошь. Эдди гораздо красивее, талантливее и элегантнее, чем все эти знаменитые лица, вместе взятые.

Горло мое сжимает тяжелый комок, глаза щиплет от набежавших вдруг слез.

– Да, Эдди, картошка! Самая настоящая картошка!

Как известно, картошка не бывает элегантной.

– Постой-ка, Луиза. – Он подходит ближе. – Что это означает?.. Какая еще картошка?

Я встаю и порываюсь уйти.

– «Картошка» означает, что я просто не могу этого сделать… «Картошка» означает… что я должна уйти отсюда, что мне очень жаль… Я должна уйти…

Он обнимает меня за плечи.

– Так это у вас в Питсбурге так называют? Ну давай же, скажи еще!.. – шепчет он.

От него пахнет цветами и теплом, ну в точности как в тот день, когда мы дремали на солнышке в обнимку, и я буквально таю от желания раствориться в этом тепле, в его объятиях.

Но это уже слишком.

«Это глупо, – твердит мне внутренний голос. – Ты не можешь так поступить!» И я вдруг понимаю, что тону в этой глубине. Я потеряла из виду береговую линию, и вокруг меня теперь повсюду только одна вода. В панике я отталкиваю его.

– Мне жаль, Эдди. Мне действительно очень жаль. – Я срываюсь с места и как сумасшедшая несусь наверх, чтобы поскорее выбраться на сушу.

Он не бежит за мной, не догоняет.

И только уже на заднем сиденье такси, вся в слезах, я понимаю, что до сих пор держу в руках видеокассету и бутылку шампанского.

Когда я возвращаюсь домой, там никого нет – Колин и Риа куда-то ушли. Зато мне пришла посылка, которая лежит на обеденном столе.

Это запоздалый подарок к Рождеству от моей матери – аккуратно обернутый в золоченую бумагу и перевязанный белой шелковой ленточкой с бантиком. Под ленточкой открытка:

Здравствуй, детка!

Я нашла это недавно на чердаке и подумала о тебе. Помнишь?

Ты всегда заботилась о собственном стиле!

Ты очень смелая, Луиза, и я всегда гордилась этим твоим качеством.

Держись, Луиза, не сдавайся. Все самое лучшее у тебя еще впереди.

Очень тебя люблю. Твоя мама.

Я разворачиваю посылку. Там, аккуратно проложенный дополнительным слоем прозрачной бумаги, лежит кремового цвета замшевый пиджачок, который она купила, когда мне было двенадцать.

Молнии

Молнии – это начало и конец. Каждый вечер начинается с того, что жена, собираясь куда-нибудь, просит мужа застегнуть ей молнию, что он и делает с рассеянной поспешностью. Однако если эта дама, умна, и удачлива, этот же самый вечер закончится тем, что супруг будет сгорать от нетерпеливого желания расстегнуть ее молнию снова!

– Эдди! Привет! Эдди!

На пирсе темно, и ветер бушует, дробя мелкую черную волну, хлещущую о борт яхты. Внутри горит свет, но звуков фортепьяно не слышно. Может, он куда-нибудь ушел? И может, даже не один, а с кем-нибудь, и я опоздала?

– Эдди, ты там? Эдди!

Но ответа нет. И мне в голову вдруг приходит мысль – а что, если он все-таки там, слышит меня, но просто не хочет со мной разговаривать? Больше никогда.

Я сама все испортила. Уничтожила.

Но делать нечего. Я поворачиваюсь и бреду вдоль причала, сгибаясь под порывами чудовищного ветра и из последних сил борясь с желанием повернуть назад. Натянутые канаты и тросы, раскачивающиеся фонари – кажется, будто буря сейчас вырвет все это с корнем и унесет вдаль.

От очередного сильного порыва ветра я не удерживаюсь на ногах и неожиданно и резко падаю, словно земля ушла у меня из-под ног и, лопнув, ударила по лицу. Я успеваю выставить вперед руки, и теперь кожа на них содрана до крови, из сумки вывалилось все содержимое и разлетелось в разные стороны.

В кромешной тьме я пытаюсь нащупать на земле хоть что-нибудь из своих вещей – помаду, ключи… Какая я была дура, что решила вернуться! Ну какая дура, сбежав со свидания, будет возвращаться через несколько часов, думая, что он все еще ждет ее?! Растрепавшиеся волосы застилают мне лицо. Собрав, что удалось найти, я кое-как поднимаюсь на ноги и заставляю себя идти, когда вдруг вижу человека в куртке с капюшоном, идущего ко мне сквозь бурю.

– С тобой все в порядке? Ты все собрала? – кричит он.

Какой знакомый голос! Мы стоим лицом к лицу.

– Нет, у меня не все в порядке, – говорю я. – Совсем. – Он опускает глаза. Ветер треплет нас и завывает на тысячи голосов, кричащих, свистящих, шепчущих. – Знаешь, я была чудовищно глупа и совершила ужасную ошибку, – продолжаю я.

Он молчит, потом наконец поднимает глаза. Лицо его печально.