Элеанор Ригби - [4]

На следующее утро я обнаружила на автоответчике сообщение от этого лилипута, моего начальника. Его зовут Лайам.

«Надеюсь, операция прошла нормально. У нас тут без тебя особых событий и не было, так что ты ничего не пропустила. Я попросил Донну переправить тебе парочку файлов — покопайся на досуге. Жалко, тебя не застал. Звони в любое время».

Так-таки ничего интересного и не пропустила? Впрочем, не приведи Бог, что-нибудь случится в этом конторском муравейнике, «Системах наземных коммуникаций».

«Лиз, у нас был пожар…»

«Лиз, в обед все бегали голыми и пихались…»

«Лиз, помнишь голоса, про которые я тебе говорил? Так вот, мне не померещилось».

Хм, проблема в том, что Лайам получает от работы неподдельное удовольствие. Это вне моего понимания. Как-то пару раз пыталась проникнуться его энтузиазмом — не пошло. Для меня работа — это просто работа, и только работа: глазом моргнуть не успеешь — бац! Сметут в совочек, и поминай, как звали.

Лайаму доступно многое, что мне и не снилось. Например, ощущение важности собственной миссии и полное безразличие к внутренним переживаниям других людей, включая меня. Впрочем, ничего удивительного: я обладаю неисправимо незаметной внешностью. Когда я родилась, доктор, державший на руках перепачканный беснующийся комочек, взглянул на него и тут же спросил медсестру: «А по телевизору сегодня ничего нет?» Родители посмотрели меня и сказали: «Ну и пусть», а затем принялись обсуждать, в какой цвет обить диван в гостиной. Да уж, в каждой шутке только доля шутки.

Кинув на меня взгляд, окружающие забывают о моем существовании. Честно говоря, мне не надо «растворяться в пространстве» — все происходит само собой. Однако для Лайама я, судя по всему, недостаточно невидима — надо же вбить себе в голову, будто я горю желанием «покопаться в файликах».

Еще одна моя проблема: скорость, с какой летит время. Бывает, нападет хандра — кажется, так и помрешь одинокой; ни в настоящем, ни в будущем ничего хорошего не светит. Оглядываясь на прожитые годы, вспоминаешь только ошибки и неудачи, калеча тем самым и прошлое. Но особенно неприятно то, что, зная врага в лицо, ты не в силах ничего с ним поделать.

Единственное, что иногда меняется в моей квартире — филодендрон на кухонном окне. Я нашла его двенадцать лет назад на автобусной остановке, и с тех пор он прочно пустил у меня корни. Мне нравится, какие у него листья ближе к верхушке, и, глядя на филодендрон, не так тоскливо вспоминать о прошлом и думать о настоящем.

Если бы я могла вернуться лет на двадцать назад, то дала бы себе, тогдашней, один ценный совет: «Перестань волноваться по пустякам». Хотя, как водится у молодежи, я бы, скорее всего, не обратила на эти слова внимания.

И если ты, Лиз Данн, живешь где-нибудь году в 2034, можно я тебя попрошу кое о чем? Скатайся в наше время и дай мне один-единственный, самый полезный совет. Клянусь, я приму его к сведению, и даже отщипну кусочек филодендрона; заберешь его с собой, и у тебя, в твоем времени, вырастет такой же.

Короче говоря, я проспала до середины следующего дня (операции здорово выматывают). И вот, в разгар слащаво-сентиментальной плаксивости заявилась Лесли, моя старшая сестрица, — так некстати, в самый душераздирающий момент фильма, когда семейство Финци-Контини понимает, что они обречены и окончат свои дни в газовой камере. Меня совсем развезло, глаза стали красные, как у гончей.

— Видок у тебя, Лиз — смотреть страшно. На свинку смахивает.

— Спасибо. Зато ты выглядишь отлично.

— Ага, заметила мой новый жакет. Ну, как тебе? — Лесли крутанулась на каблучках.

Сестрица у меня — красавица, каких мало. По сравнению с ней я вообще шутка природы. В детстве никакие документы не могли нас убедить в том, что мы родные сестры.

— О, ты упакована что надо.

Жуть. Представляю, как Лесли блюет, извергая из пищевода лифчик от «Вэнити Фэр». Впрочем, ее рабская преданность моде — трюк для отвода глаз: я-то вижу сестрицу насквозь. Поэтому в моем присутствии она перестает изображать из себя нечто значимое и успокаивается.

— Только посмотри, в какой норе ты живешь, Лиз. Давай хоть шторы отдернем?

— Нет.

— Как хочешь. Я закурю?

— Пожалуйста. — Мне нравится сигаретный дым. По крайней мере, тогда помещение не кажется совсем мертвым.

Мы закурили, и Лесли окинула мое жилье наметанным глазом агента по недвижимости: на сколько потянет: шикарный район Норгейт Парк/ многоквартирный дом/ 1 комн./ санузел/ кухонный гарнитур/ владелец.

— Ну как, мать вчера не доконала?

Я поставила видео на паузу.

— Они собирались с Сильвией пообедать. А из-за меня не вышло.

— Отложила обед с Сильвией? Ужас. Какая ты нехорошая девочка.

— Слушай, не заводи меня.

— Я бы сама тебя свозила, да у детей был утренник.

Сестрица то и дело пожимала плечами и сидела, непривычно сгорбившись — впервые такое вижу.

— Лесли, ты ерзаешь весь вечер. Что у тебя с плечами?

— Эти титьки меня скоро доконают.

— Никак не привыкнешь?

Мне показалось, она сейчас всю сигарету одной затяжкой выкурит.

— О-хо-хо, да. — Облако выпущенного дыма напоминало взрыв «Челленджера». — Везет же тебе, Лиз, ты плоская, как доска.