Эль-Ниньо - [51]

— Потом поговорим, — буркнул он недовольно.

— Нет, сейчас! — выкрикнул я. — Шутов говорит, что вся научная программа была залепухой.

Старший механик замер на мгновение, потом спокойно докрутил гайку, отложил ключ в сторону и присел на край переборки.

— А я почем знаю? — медленно произнес он, вытирая руки ветошью. — Я научной программой не занимался.

— Вы знали, что весь улов пойдет налево? Знали, зачем на самом деле была нужна на борту научная группа?

Дед, не глядя на меня, сосредоточенно оттирал пальцы от мазута. Я все понял без всяких слов.

— Как же так!? Вы же сами говорили! Про отца рассказывали! Русские моряки! А на самом деле — воры! Воры! Гады! — в глазах потемнело, я стал задыхаться.

— Ты это… успокойся… — начал было Дед, он привстал и протянул мне руку. Но я отпрянул от него, вскочил на фальшборт и прыгнул в воду. Мог бы разбиться, приземлился в полуметре от большого камня, но только губу прикусил от удара. Резкая боль еще больше распалила меня. «Гады! — стучало в голове. — Ненавижу! Все зря! Все коту под хвост!» Я побрел по колено в воде вдоль берега прочь от Лагеря, спотыкаясь о камни, падая, снова вставая. Выбрался на сушу и побежал в сторону рыбацких лодок. «Эй, Костя, ты куда?» — услышал за спиной голос Ивана и припустил быстрее. На одном дыхании взбежал на обрыв. Манкевич и Анна стояли около «ленд ровера».

— Эй, Костя! — приветливо помахала рукой Анна, она шагнула мне навстречу, но тут же остановилась. — Что с тобой? У тебя кровь.

Я провел рукой по лицу. Кровь текла из разбитой губы. Ерунда.

— Ерунда! — выкрикнул я Анне. — Все ерунда!

И побежал в сторону леса, туда, где между кустов и деревьев угадывалась тропинка, ведущая в Деревню. Там же был навес, под которым сидели охранники, оставленные Камачо. Обычно их было двое, но на этот раз только один, паренек лет пятнадцати, в военной куртке и с немецким автоматом на плече. С ним была собака, огромная свирепая овчарка. Собака зарычала и бросилась мне навстречу. Я словно споткнулся об этот рык, ноги запутались, и я упал на колени. Поднял глаза и увидел в метре от своего лица желтые клыки, покрытые пеной, вздыбленную серую шерсть. Я мгновенно вскочил. Мохнатая псина рвалась с поводка, который с трудом удерживал тщедушный охранник с оттопыренными ушами и расширенными от страха глазами. Он испугался сильнее меня, мотал головой и повторял чуть слышно «но! но! но!». Не переставая твердить испуганно «но! но!», паренек свободной рукой схватился за автомат, но направить его на меня у него никак не получалось, собака рвалась с поводка, и ему едва удавалось устоять на ногах.

— Не бойся, я свой! Я друг! — быстро заговорил я по-русски, из головы напрочь вылетели все испанские слова. — Проведи меня в Деревню, пожалуйста! Мне надо спросить одну вещь, только одну, у ваших рыбаков. Про Эль-Ниньо! Эль-Ниньо! Понимаешь? Приходит с моря. Я ученый. Я полгода уже только этим и занимаюсь. Мне очень надо. Очень! Друг! У меня сестренка, она мне письмо написала. Я должен спросить ваших рыбаков про это хреново Эль-Ниньо, будь оно неладно!

Паренек все твердил свое «но!» и путался в автоматном ремне. В конце концов, он сделал и вовсе глупость — чтобы удобнее взять автомат двумя руками, он, наверное, сам не соображая, что делает, отпустил поводок. Псина только этого и ждала — коротко рыкнув, она бросилась на меня. Я отпрыгнул в сторону, в самую гущу кустов, и понесся через заросли. Ветки и листья хлестали меня по лицу, цеплялись за штаны и рубашку, а я все несся и несся, подгоняемый глухим собачьим лаем. Остановился лишь, когда совершенно выдохся, в груди жгло и сильно кололо в боку, больше я не мог сделать ни шагу. Посмотрел назад — собаки нет, только кусты и деревья. Огляделся по сторонам — те же кусты и деревья. В лесу стояла неприятная тишина, прерываемая покрикиваниями, потрескиванием, возней невидимых и неведомых мне зверей и птиц. В изнеможении я рухнул на землю, прижался щекой к влажной, пряно пахнувшей траве, и закрыл глаза. Земля покачивалась, несильно, как траулер в спокойную погоду. Мне представилось, что я снова на «Эклиптике», а «Эклиптика» в море, я лежу в своей койке, нужно вставать и идти в рыбцех, там ждут меня Фиш, Дракон и рефы. Сейчас открою глаза и увижу дверцу шкафа в моей каюте. Я открыл глаза и увидел в пяти сантиметрах от лица огромного черного таракана размером с мышь, он наполовину налез на жука поменьше и, методично работая челюстями, откусывал ему голову. Жук вяло сопротивлялся, перебирал мохнатыми ногами. Я вскочил и снова побежал. Живым из этого леса мне не выбраться — так лучше умереть на бегу, от разрыва сердца, чем видеть, как тебя медленно обгладывают десятисантиметровые тараканы. Когда до разрыва сердца оставалось совсем чуть-чуть, в просвете между деревьями я заметил людей. Кричать не было сил — едва передвигая ногами, я полез прямиком через плотные заросли и вывалился на открытое место. Посреди небольшой поляны стоял грузовик, его кузов и крыша кабины были сверху прикрыты ветками, пять или шесть голых по пояс индейцев выгружали из грузовика мешки. Первый заметивший меня индеец издал гортанный крик, остальные мигом побросали мешки на землю и расхватали пирамидой стоявшие у грузовика винтовки. Защелкали затворы, полдесятка стволов нацелились мне в голову. Я слишком устал, чтобы снова убегать или бросаться на землю, и лишь немного отвернулся и зажмурился, ожидая выстрелов. Стало очень тихо; в этой тишине я услышал, как со скрипом открылась дверь кабины грузовика. Чуть приоткрыв один глаз, я увидел человека в военной рубашке, который вышел из кабины и не спеша начал разминать затекшие ноги, попыхивая толстой сигарой. Выстрелов не последовало, и я открыл второй глаз, чтобы разглядеть человека из кабины получше. Он был высокий, стройный, на вид лет сорок, с красивым смуглым, но не индейским лицом. Точнее, он был похож на индейца, но не перуанского, а гэдээровского, на постаревшего Гойко Митича, героя всех советских школьников. Сработал детский рефлекс — раз появляется Гойко Митич, значит, можно не бояться, все будет хорошо.