Экзорцисты - [7]

– Чем больше ты сможешь вспомнить о том, что произошло, Сильви, – сказал детектив ровным голосом, заставившим меня снова подумать про статую, которая с трудом разлепляет губы, чтобы заговорить, – тем больше у нас шансов найти преступника. И тогда твои мама и папа смогут обрести покой. Ты же хочешь этого, верно?

Я кивнула, одновременно вспомнив слова отца: Людям не следует знать, что происходит в нашем доме…

– Давай начнем с того, что заставило тебя пойти в церковь? – спросил Раммель, присев на край моей кровати и снова взяв меня за руку.

От его вопроса я вдруг отчаянно захотела пить. Мне нужна была вода из графина и лед из машины, мне нужна была моя сестра, но Раммель ни разу не упомянул Роуз. Поэтому вместо того, чтобы сообщать ему о своих желаниях, я рассказала, что после полуночи зазвонил телефон, мама вошла ко мне в комнату, разбудила и сказала, что мы поедем в церковь.

– Она не показалась тебе расстроенной?

Я покачала головой.

– Она говорила, кто позвонил и с кем вы собираетесь встретиться?

Ш-ш-ш-ш.

Когда Раммель внимательно посмотрел на меня своими голубыми глазами, звук стал громче. Я сглотнула, в горле еще сильнее пересохло, и ответ готов был сорваться с языка.

– Я знаю, как тебе тяжело, Сильви. Никто не должен проходить через такое немыслимое испытание, особенно в столь юном возрасте. Я очень ценю твою храбрость. И хочу, чтобы ты ответила на мои вопросы обо всем, что запомнила. Ты понимаешь?

Я кивнула.

– Хорошо. Мы проверим телефонные звонки. Но сейчас мне важно, чтобы ты сказала, говорил ли кто-то из твоих родителей о том, кто им позвонил.

Ни ты, ни Роуз не должны никому ничего рассказывать…

– Нет, – ответила я дрожащим голосом.

– Даже не намекнули?

Вообще никому…

– Они никогда не рассказывали, чем занимались. А по дороге в церковь мы молчали, потому что было поздно и дорога скользкая.

Детектив отвернулся, и мне показалось, что ему мой ответ не понравился. Он перевел взгляд с потрепанных штор на мерцающий телевизор.

– Ладно, – сказал Раммель, снова поворачиваясь ко мне. – Скажи, а почему родители взяли тебя с собой, а твою сестру оставили дома?

– Дома?

– Да.

Я затихла, прислушиваясь к шуму в ухе, потом прижала руки к повязке и закрыла глаза.

– С тобой все хорошо? Я могу позвать медсестру. Она на посту в коридоре, совсем рядом.

– Все хорошо. – Я открыла глаза и посмотрела на собственные ноги в конце кровати. – Разве Роуз не сказала вам, почему она была дома?

– Сильви, она сейчас находится в участке и отвечает на те же вопросы. После того как мы обнаружили тебя и твоих родителей в церкви Святого Варфоломея, к вам домой отправили полицейского, он и нашел там твою сестру. Сейчас для нас важно сравнить ваши показания, это поможет раскрыть дело. Поэтому ответь мне, родители сказали тебе, почему они оставили Роуз дома?

– Нет, не сказали.

– Вы втроем часто уезжали куда-то без нее?

В этот момент в примерочную через верх влетело две пары вельветовых брюк и несколько фланелевых ру-башек.

– Давай, примеряй побыстрее, – заявила Роуз. – Я хочу пи́сать, как пони.

Если можно отложить воспоминания на потом, я именно так и сделала, собрала одежду с пола и, не в силах сдержаться, пробормотала:

– Скаковая лошадь.

– Чего? – переспросила сестра, стоявшая снаружи.

– «Я хочу пи́сать, как скаковая лошадь», так говорят. Пони тут ни при чем.

По ту сторону занавески наступила тишина, и я поняла, что сестра думает. Результатом ее напряженных размышлений стал вопрос:

– Ты хочешь сказать, что пони не писают?

Я надела коричневые брюки и фланелевую рубашку, не очень внимательно слушая ее, потому что разглядывала себя в зеркало. «Забавно, что мы говорим о лошадях, – подумала я, – потому что я стала похожа на девчонку из конюшни».

– Пони тоже писают, – ответила я, стаскивая брюки, – но это не…

– Ха! Попалась, выскочка. Давай, поторапливайся, потому что мне действительно пора.

– Здесь должен быть туалет, Роуз.

– Я терпеть не могу общественные туалеты. Я сделаю свои дела дома, если не описаюсь по дороге.

К этому моменту у меня изменилось настроение, как бывало всегда, когда я думала о вопросах Раммеля. И, хотя мне хотелось поскорее одеться и уйти из магазина, мне нужна была новая одежда, поэтому я продолжала примерять то, что принесла сестра. Каждая следующая вещь выглядела хуже предыдущей, поэтому в конце концов я надела капри и футболку, в которых была, и вышла из примерочной.

– Ты куда собралась? – спросила Роуз.

– Выбирать одежду.

– Ты не можешь.

– Это еще почему?

Роуз не ответила, поэтому я повернула в сторону «Джуниор мисс», решив, что платье на манекене стоит посмотреть еще раз.

– Потому что я должна думать о нашем бюджете, вот почему.

Я знала, что у нас мало денег, даже когда родители были живы. Люди не платили много за то, что они делали. Они писали письма, умоляя о помощи, и очень редко вкладывали в них чеки, которыми мы могли бы оплатить бензин или авиационные билеты. Или они стояли на крыльце с остекленевшими глазами, стучали в нашу дверь и обещали расплатиться позже, если только мама и папа сумеют исправить то, что в их жизни пошло не так, – но выполняли обещания редко. Мы жили за счет лекций, которые читали родители. Но когда книга Сэма Хикина увидела свет, этот источник дохода иссяк.