Экзегеза - [62]
И исключительная переполненность благодатью отражается в том, что я даю другим; я не просто силен сам по себе — более того: начиная с моих денежных посылок в Дом Завета.[150] […]
Я, потерявший нормальный разум, в конце концов пришел к божественному разуму («Отдавший жизнь сохранит ее»): Христу как Логосу. И «Валис» верно рассказывает эту историю: безумие и наркотики, вызванные самоубийством Глории и наконец, вторжение рационального, самого Логоса (в мировом смысле!)
Теперь определенно удивительно осознавать, что я был во всем прав; что в действительности я даже могу помогать и другим, как самому себе. Но есть и оборотная сторона: и утонул в психозе и «Мастер» это показывает, и я написал «Мастера» до того, как Нэнсименя бросила.[151] […] Я думаю, мое осознание (прошлой ночью) пришло после чтения «Мастера» и осознания, что я стал психотиком. Затем я взял «Помутнение». Почитал там-сям. Насколько ужасна эта книга! Прийти к этому от психоза; насколько ужасная судьба меня ожидала. Меня спасла любовь к этим людям: Лакману, […] Джерри Фейбину […] и Донне […][152], что связывает со «Слезами» и сценой на круглосуточной бензоколонке.
Возвращаясь к тому времени, когда я писал «Мастера»: я ощущал все так сильно и верно тогда, но тому моменту в работе, когда должна была произойти теофания (т. е. для Глиммунга[153] пришло время явиться), мне нечего было сказать, нечего преложить, поскольку я ничего не знал. О, как я ощущал эту нехватку знаний! Но сейчас они у меня есть, потому что я пережил это (2-3-74).
В некотором смысле в «ВВ» я лучше изображаю теофанию 3-74 (Валис), чем в самом «Валис». В любом случае, если вы совместите оба романа, то вот оно — в точности то, чего мне не хватало, когда я писал «Мастера», и я знал, что этого не хватает, как человек, как писатель; я не имел ни малейшего понятия о теофании, а когда писал «ВВ», это получилось легко, то, что не получилось и не могло получиться с «Мастером», то, что в написании «Мастера» появилось, когда я действительно дошел до конца — истощился и умер как писатель; достиг дна и умер творчески и духовно. Какая это была тайна! Вышитая шаль, кольцо воды, кольцо огня[154]; насколько жалким все это было, насколько безнадежным.
Странно, что позже (1974) я пережил то, что так страстно хотел узнать, так что я мог продолжить логичный органический рост и последовательное развитие моего творчества. Это было когда я отчаялся в попытках изобразить теофанию и то, что позже я смог верно сделать (в трилогии «Валис»). Но каковы были годы страданий! И все-таки — если я стал психотиком, пока писал «Мастера» — если «Мастер» имеет признаки психоза, а это так — то это не потому что я испытал встречу с Богом, а потому что я ее не испытал. И тогда книги «Валис» полная противоположность — они разумны, основаны на опыте и реальности, потому что к этому времени я уже встретил Бога; потому моя творческая жизнь (не только моя духовная жизнь) продолжилась, а с ней и моя разумность. Таким образом моя разумность в прямом смысле зависела от встречи с Богом, потому что моя творческая жизнь логически требовала ее — и […] моя разумность зависела от моих сочинений.
(1981)
Уничтожить власть ложного мира посредством информации, l) «Убик» 2) 2-3-74, отсюда «Валис» и «Свихнувшееся время» и «Лабиринт» и т. д. «Валис» логически следует в 10-томном метаромане, который прервался на «Лабиринте». Никто не заметил, что «Валис» продолжает там, где закончился «Лабиринт». Эпистемология не нарушена и интегральна. «Валис» показывает, что я задаюсь вопросом о том, реален ли мир; это позволяет понять, что я имел в виду в предыдущих 10 романах, [см рисунок ниже[155]]
Разве в «Убике» не ясно, что реален не мир, а Убик, что Убик — это Логос/YHWH. Таким же образом Валис в «Валис».
«Валис» — книга кодов, книга шифров ко всему ю-томному метароману, и когда-нибудь будет прочитана именно такой. И «Валис» — это гностицизм и манихейство, но втайне — Святая Матерь Церковь, что объясняет «Слезы», то есть материал Деяний в них. Как и со стратегией Бога, порядок «не по порядку». То есть: ключевой фрагмент — «Валис» — идет последним. До этого времени остальные бессмысленны — т. е. они принимаются за вымысел и потому гипотетически. «Валис» задним числом перетолковывает их — показывает их в свете, который нельзя предвидеть, анализируя их — пока не вышел «Валис»; типично для стратегии мудрого рога в диалектической войне-игре[156]. Отсюда большое и неожиданное осознание: «Валис» сам по себе ничего не значит!
(1981)
«ВВ» — это обыкновенный роман, в точности как сказал Джон Клют[157]; он не предлагает никакого нового теологического основания и не должен приниматься всерьез… за исключением того света, который он проливает на сопутствующий материал в «Валис».
«Валис» говорит о непреодолимом первичном религиозном чувстве: Бог одновременно ужасен и притягателен, а решением является Христос и только Христос — нет другого решения. «Валис» ставит проблему (знакомую всем истинно религиозным людям) и предлагает правильное (единственное) решение. То есть с религиозной точки зрения оно подлинное и основное. И оно несомненно получено из первых рук, а не Заимствовано из Книги. Потому это экстраординарная религиозная исповедь и решение поднятых проблем, с которыми пришлось столкнуться в этой исповеди, то есть это не просто исповедь, но и поиск и нахождение ответа.
