Экватор рядом - [28]

Метрах в двухстах выше этой переправы находятся развалины моста Тис-Уха-Дылдый. Из восьми арок осталась одна. Мост был сильно разрушен в последнюю войну. Одиноко возвышается в ложе каньона как памятник мастерам-строителям начала XVII века уцелевшая арка, опушенная сверху кустами и травами-однолетками. Черные и фиолетовые камни скреплены светло-серым цементом необычайной крепости. Мои товарищи, инженеры-строители, с большим трудом отколупали кусочки цемента, чтобы по возвращении в Москву в лабораторных условиях узнать состав этого удивительного строительного материала.

«ТОТО» ВМЕСТО РЫБЫ

…Хорошо видно, как в осоке вьется уж. А может быть, и не уж, а что-нибудь похуже? Вспоминаю свое недавнее знакомство с водяной мельницей-шалашом на Малом Аббае. Позже Габри рассказал мне, что во временно покинутых мельницах поселяются змеи: их привлекают там мыши-полевки, которые в свою очередь перебираются на мельницы за остатками рассыпанного зерна. Все это в изложении нашего милого Гаврюхи звучало кратко и недвусмысленно:

— Зэнду плёха. Мыша пришел — мыша кушал. Мистер пришел — мистер кушал.

Габри называет всех змей зэнду, будь то действительно удав или страшная крошечная серо-зеленая «минутка», не желая, видимо, затруднять нас зоологическими подробностями. Впрочем, возможно, на мельницах поселяются именно зэнду. Это мало меняет дело.

…Клев сегодня отвратительный. Мне еще повезло — крючки целы, а вот Герман меняет уже третий: пористые камни в реке «засасывают» их безвозвратно.

К нам подходит девочка лет семи-восьми. На острых плечиках болтается латаное цветастое платьице. На груди — большой оловянный крест-самоделка. Она внимательно наблюдает за нашими манипуляциями с насадкой и наконец, чуть осмелев, спрашивает:

— Нет рыбы, мистер?

— Нет.

— Лови с берега — там хорошо.

Нашу беседу-жестикуляцию прерывает сторож моста, сморщенный бойкий старичок. Он что-то говорит девчушке и она, смеясь, убегает.

Сейчас десять часов утра, но солнце уже в зените. Жара. А на старике — порыжевшая потрепанная шинель, а поверх нее накинута еще шамма. Сторож любит беседовать с нами, особенно часто расспрашивает о Москве. Be время итало-эфиопской войны он партизанил в горах Семиена, потом служил в эфиопской дивизии, расквартированной в Асмаре. О Москве и России впервые узнал во время войны с итальянскими фашистами, а позже, подробнее, — от брата, механика из Асмары. Объясняемся мы с ним на смеси амхарского и итальянского языков, вернее слов.

Сегодня у старика деловое настроение. Недавно мы подарили ему рабочий комбинезон, и сейчас сторож хочет отблагодарить нас — предлагает «тото», маленькую серебристую мартышку. Зверек, привязанный к ноге старика короткой толстой веревкой, крепко вцепился в поручни моста, свесившись над бурлящей водой; в умных глазенках такая тоска, что нам становится не по себе.

Переглянувшись, мы с Германом благодарим старика и берем обезьянку. В компании с мартышкой много рыбы не поймаешь. Сматываем, как говорится, удочки. У ближайшего поворота дороги нам нужно свернуть влево и по лугу идти к нашим коттеджам, но мы, раздвигая кусты, уходим по узкой тропе вправо, по направлению к истокам Аббая. Тропинка петляет между огромными вывороченными камнями, огибает непролазные заросли дикого лимона, молодых пальм, тамаринда и лиан (жилища змей и кабанов) и наконец исчезает в топкой низине. Дальше напрямую идти нельзя, а в обход — крюк в полкилометра.

Отвязываем нашу пленницу. Мартышка царапает руки теплыми лапками, не понимая, что мешает своему освобождению. Наконец веревка отвязана. Ставим зверька на влажную тропинку. Обезьянка почесывает натертую веревкой холку, расправляет белые бакенбарды, секунду-другую смотрит на нас с недоумением, а потом, высоко изогнув хвост, одним махом исчезает в кустарнике…

Не попадайся больше! — кричит Герман и ныряет в кусты вслед беглецу кусочек зачерствелой «киты».

ЛОВИСЬ, РЫБКА, БОЛЬШАЯ И МАЛЕНЬКАЯ

Кита — это густое липкое тесто, напоминающее коричневый пластилин, приготовляемое из муки тэффа, весьма распространенной в Центральной и Северной Эфиопии зерновой культуры. Кита — отличная приманка; ее хватают в определенное время года даже голодные сомы — рыба, вообще-то равнодушная к пище растительного происхождения. Кита делается просто: бросил в кипящую воду муки, поболтал немного, и все. По пути к месту рыбалки руки постоянно заняты — мнут еще горячее тесто, доводя его до нужной кондиции. Охотно клюет рыба на баранью печенку. Но для этого, как минимум, нужно заиметь барана. Самые неудачливые наши рыболовы занимаются изготовлением необычной наживы: кусочки колбасы, апельсиновые дольки и даже чеснок. Рыба, однако, пренебрегает такой тонкой гастрономией.

Баранина привлекает, оказывается, не только рыбу. Однажды наш инженер Александр Михайлович Астаховский пустил поплавок по быстрине. Сильное течение болтало крючок с бараньей печенкой на поверхности, и никакие грузила не могли утащить его в глубину. Едва поплавок занесло за островок высокой осоки, как леска, дрогнув, сильно натянулась и пошла… вверх. Над осокой яростно бил крыльями молодой орел — он-то и тащил леску в небеса. Могучая птица все сильнее и сильнее натягивала леску, но вдруг ослабила ее, стараясь схватить раздражавший ее ярко раскрашенный, трепыхавший в воздухе поплавок, — видно, одного крючка с печенкой ей было мало. Кончилась эта необычная поклевка тем, что Александр Михайлович остался без крючка, поплавка и Добрых 20 метров крепчайшей лески, приобретя взамен незабываемое охотничье ощущение. Если бы при всем этом не было нас, шестерых очевидцев, пополнил бы наш инженер-сметчик известные ряды рассказчиков-рыбаков.