Экстренный случай - [11]

— Всё жена! — сказал Мэрфи, пожимая мне руку. — Специализируется! Хочешь? Сегодня угощаю двумя сортами. Вкусно! Правду говорю.

— Некогда, — сказал я. — Мэрф, мне нужна твоя помощь.

— Язва, наверное, — сказал Мэрфи, выбирая себе новое яблоко. — Парень ты нервный. Вечно куда-то спешишь.

— Дело в том, что это как раз по твоей части.

Он широко улыбнулся, и в глазах внезапно вспыхнул интерес:

— Стероиды? Голову даю на отсечение, что впервые в истории патологоанатом заинтересовался стероидами. — Он уселся и вскинул на стол ноги. — Весь внимание! Давай!

Работа Мэрфи связана с образованием стероидов у беременных женщин и эмбрионов. Его местонахождение в родильном доме вызвано практической — пусть не очень благовидной — необходимостью: ему нужно быть вблизи источника снабжения: будущих матерей и мертворожденных младенцев.

— Мог бы ты сделать анализ на наличие гормонов беременности при вскрытии? — спросил я.

Он почесал голову быстрым нервным движением.

— Черт! Должно быть! Но кому это может понадобиться?

— Мне.

— Я хотел сказать, неужели при вскрытии нельзя было определить: беременна или нет?

— Как ни странно, в данном случае есть неясности.

— Ну что ж! Не совсем обычный анализ, но, думаю, сделать можно. Сколько месяцев?

— Предположительно четыре.

— Четыре месяца? И ты не мог определить по матке?

— Мэрф…

— Да, на четвертом месяце, конечно, можно, — сказал он. — Юридической силы такой анализ иметь не будет, и вообще… Но сделать можно. Что у тебя? — Я не понял. — Ну, кровь, моча? Что?

— А? Кровь. — Я сунул руку в карман и достал оттуда пробирку с кровью, которую собрал во время вскрытия. — Когда ты дашь мне знать?

— Через два дня. Анализ занимает сорок восемь часов. Кровь взята при вскрытии?

— Да. Я боялся, что гормоны могут изменить свои свойства или еще что-нибудь…

— Какая у нас плохая память, — вздохнул Мэрф. — Изменить свои свойства могут только белки, а стероиды ведь не белки, так, кажется? Никаких сложностей. Понимаешь, при беременности содержание прогестерона возрастает в десять раз, содержание эстриола — в тысячу раз. Уж такое-то увеличение мы можем измерить. Запросто. — Он посмотрел на своих лаборанток: — Даже в этой лаборатории.

Одна из лаборанток не осталась в долгу:

— Я никогда не делала ошибок, пока не отморозила пальцы.

— Чья это? — спросил Мэрфи.

— Что?

Он нетерпеливо помахал передо мной пробиркой.

— Чья кровь?

— А-а, да так, одной пациентки, — пожал я плечами.

— Четырехмесячная беременность, и ты не уверен? Джон, мой мальчик, ты не откровенен со своим старым другом.

— Пожалуй, будет лучше, — ответил я, — если я скажу тебе потом.

— Ладно, ладно! Не в моих привычках совать нос в чужие дела. Как хочешь. Но потом-то ты мне скажешь?

— Обещаю.

— В обещании патологоанатома, — сказал он, вставая, — есть что-то от вечности.

7

В последний раз, когда кто-то удосужился их пересчитать, на земле числилось двадцать пять тысяч поименованных человеческих болезней, из которых излечению поддаются приблизительно пять тысяч. И тем не менее каждый молодой врач непременно мечтает найти еще какую-нибудь новую болезнь. Это быстрейший и вернейший способ сделать себе имя в медицине. Если уж на то пошло, куда спокойней открыть новую болезнь, чем найти средство против какой-нибудь старой: ваш метод лечения будет исследоваться, обсуждаться, оспариваться годами, тогда как новая болезнь будет охотно и быстро принята всеми.

Льюис Карр, еще будучи стажером, сорвал банк — он открыл новую болезнь. Болезнь оказалась довольно редкая — наследственная дисгаммаглобулинемия, воздействующая на бета-фракцию, которую он определил у четырех членов одной семьи. Но не это важно. Важно то, что Льюис открыл эту болезнь, исследовал ее и опубликовал результаты в «Медицинском журнале Новой Англии». Шесть лет спустя он стал профессором в Мемориальной больнице. Собственно, ни у кого никогда не возникало сомнений, что он им станет — нужно было только подождать, пока кто-нибудь из штата уйдет в отставку и освободит место.

По своему положению Карр имел в Мемориалке неплохой кабинет. Можно сказать, идеальный для новоиспеченного профессора: во-первых, он был очень тесен и вдобавок завален журналами, брошюрами и научными докладами, которые грудами лежали буквально всюду. Во-вторых, он был грязен и ободран и притулился где-то в темном уголке, неподалеку от лаборатории, где велись урологические исследования. В качестве последнего штриха посреди всей этой грязи и запустения восседала красавица секретарша, казавшаяся весьма соблазнительной, деловитой и совершенно неприступной: бесцельная красота в противовес целенаправленному безобразию кабинета.

— Доктор Карр делает обход, — сказала она без улыбки. — Он просил вас подождать его в кабинете.

Я вошел и уселся, предварительно убрав с кресла груду старых номеров «Американского журнала экспериментальной биологии». Через несколько минут появился Карр. На нем был белый халат нараспашку (профессора никогда не застегивают халаты), на шее болтался фонендоскоп. Воротничок рубашки был потрепан (профессора зарабатывают не так уж много), но черные ботинки сверкали (профессора знают, что бросается в глаза). Как всегда, он был спокоен, сдержан, дипломатичен.