Экстренное погружение - [33]

– Я их слышу, а они меня нет, – Зубринский виновато пожал плечами. – Выходит, когда грохнулся, сломалась не только моя нога.

– А починить?

– Вряд ли. Рация устаревшего типа, схемы нет, а все обозначения на английском языке, никаких инструментов и приборов, да еще и пальцы задубели.

– Так ищи инструменты здесь! Делай все что угодно, только исправь.

Зубринский, ничего не сказав, протянул Тяжкоробу наушники.

Тот взглянул на Зубринского, молча взял наушники и приложил к уху. Потом пожал плечами, вернул их радисту и сказал:

– Да, пожалуй, ремонтировать не к спеху.

– Да-а, – протянул Зубринский. – Сели мы в лужу, старпом.

– Что значит – в лужу? – спросил Дроздов.

– Похоже, нас самих скоро придется спасать, – угрюмо ответил Тяжкороб. – С «Гепарда» передают: «Лед смыкается, немедленно возвращайтесь».

24

– Я с самого начала был против этого безумия, – вмешался в разговор сидевший на корточках на полу Рукавишников. Он грустно помешивал вилкой начинающие таять куски концентрата. – Предприятие, конечно, благородное, но с самого начала обреченное на неудачу.

– Вынь грязные пальцы из супа и заткнись, – ледяным тоном приказал ему Тяжкороб. Потом вдруг повернулся к Кожевникову: – А что с вашей рацией?

– Генератор сгорел. – Кожевников неловко улыбнулся, как улыбаются призраки. – И батареи кончились.

– Тогда отчего затухал подаваемый вами сигнал во время передачи? – удивленно посмотрел на него Зубринский.

– Мы то и дело меняли батарейки, чтобы выжать из них все до последней капли. Их осталось всего полтора десятка, остальные сгорели. Вот и затухания.

Зубринский не произнес ни слова. Молчали и остальные. Шторм продолжал барабанить в восточную стену домика ледяной картечью, лампа шипела под потолком, печка, урча, пожирала брикет за брикетом, но все эти звуки только усиливали ощущение мертвой, непрошибаемой тишины, воцарившейся в помещении. Никто не смотрел на соседа, все уставились в пол.

Чувствуя, что пауза несколько затянулась, Дроздов обратился к Тяжкоробу:

– Значит, кто-то должен вернуться на «Гепард», причем немедленно. Пойду я.

– Нет! – возмутился Тяжкороб, но тут же взял себя в руки и уже спокойнее продолжал: – Вы останетесь здесь.

– Хорошо, Владимир Владимирович, останусь, – кивнул Дроздов. Он не хотел раньше времени размахивать пистолетом. – И все мы останемся здесь. И умрем. Спокойно, не сопротивляясь, без шума, без борьбы – просто ляжем и умрем… По-вашему, это лучше?..

Это было несправедливо, но ему сейчас было не до соблюдения моральных принципов.

– Никто никуда не пойдет, – повторил Тяжкороб. – Это верная гибель. Вы не в состоянии добраться до «Гепарда». Это первое. Второе: у вас нет рации. И третье: смыкающийся лед заставит лодку нырнуть еще тогда, когда вы будете на полдороге. А если вы не попадете на «Гепард», вы никогда не осилите дорогу обратно на буровую.

– Каковы перспективы на исправление ледомера?

Тяжкороб покачал головой, не сказав ни слова. Рукавишников снова принялся размешивать суп; он, как и Дроздов, старался не поднимать головы, чтобы не видеть полных ужаса и отчаяния глаз людей с изможденными, обмороженными лицами. Но ему все же пришлось поднять голову, когда главный инженер Филатов с трудом оторвался от стены и сделал пару неверных шагов в его направлении.

– Не понимаю, – сказал он едва слышно, с трудом разжимая обожженные, распухшие губы. – Что случилось? В чем дело?

– Все очень просто, – сказал Дроздов. – Ледомер на лодке сломан. Если его не починят, командир корабля никогда не сумеет найти тонкий лед в полынье. Вот почему я хочу вернуться на лодку. До того, как она уйдет под воду.

– Я тоже что-то не понимаю, старина, – вступил в разговор Дитковский. – Вы-то здесь при чем? Сумеете починить эту самую ледовую хреновину?

– Этого не понадобится. Грубозабойщиков знает расстояние до буровой с точностью до сотни метров. Мне только надо передать ему, чтобы он в полукилометре отсюда выпустил торпеду.

– Торпеду? – переспросил Дитковский. – Он пробьет лед торпедой?

– Они наверняка пришлют самолеты, – тихо сказал Зубринский. – Мы же передали сообщение сразу, как только добрались сюда. Им известно, что буровая найдена, известно ее точное положение. Самолеты доберутся сюда за пару часов.

– И что дальше? – спросил Дроздов. – Что они тут будут делать? Болтаться наверху безо всякой пользы? Даже если с самолетов сбросят груз, то мы вряд ли его найдем. А приземлиться они не смогут. Если мы не попытаемся что-то предпринять, то все погибнем. Если же мне удастся добраться туда, есть шанс, что останемся живы. – Дроздов стал надевать свои варежки. – А не доберусь – что ж, погибнет только один.

– Вы у меня даже слезу вышибли, Андрей Викторович, – Тяжкороб вздохнул и стал натягивать рукавицы. – С таким же успехом мы можем сделать это вдвоем.

Майора это не удивило, хотя сначала старпом и говорил о том, что у них нет никакого шанса на успех: такие люди, как Тяжкороб, выдержавшие строгий отбор, в критических ситуациях никогда не согласятся перекладывать свой груз на чужие плечи.

Дроздов не стал тратить время на споры. Рукавишников тоже поднялся на ноги.

– Если я не буду держать вас обоих за ручки, вы и до дверей-то не дойдете. А кроме того, за это мне уж точно дадут медаль.