Экстремальная любовь - [4]

— Я познакомлюсь с ними, мол, вот встречайте своего родного племянника, на недельку две заеду, а там уже определюсь в общежитие, благо оно там есть, я человек сильный и умный прокручусь, как говориться.

— Я буду раз в три месяца присылать деньги, устроюсь еще на две работы…

— Нет, я там найду себе работу, тех денег, что я там заработаю, мне хватит, тем более я учусь на бесплатной основе.

— Учеба, таким образом, у тебя уже не пойдет, ты учись, не работай, ты не будешь успевать, своей работой будешь отвлекаться от занятий.

— Это будет не большая работа, может только по выходным и по праздникам.

— Хорошо, Тагир как знаешь, но только учись хорошо, когда станешь таможенником тебе все окупиться сполна, они богатые люди.

— Я в курсе, что они живут хорошо, — согласился с матерью Тагир.

— А питаться, как ты будешь, там есть столовая?

— Да там есть столовая, да и сам я буду готовить себе что-нибудь время от времени.

— Отлично, тогда я пока спокойна.

— Все будет хорошо, ты уж поверь мне.

— Ой, — вздохнула мать, — волнуется сердце, не хочет отпускать тебя. Это нас в Казань звали жить, будто здесь лучше, чем там, а туда нас не зовет никто, это не хороший знак.

— Возможно, нас сюда позвали и здесь мы живем впроголодь, как и в Ташкенте.

— Я много раз слышала, что Петербург плохой город, там столько наркоманов, бандитов, нацистов. Там очень плохо, это самый криминальный город в России.

— Криминал и бандитизм есть в каждом городе и наша Казань не исключение, только в Тольятти наркоманов столько же, сколько в Питере, поэтому на это ссылаться не нужно, сейчас везде плохо.

— И из-за этого мое сердце волнуется сильнее, — беспокоилась мать Тагира.

— Мама.

— Ладно, а каникулы когда у вас будут? — спросила мать.

— После каждой сессии: первые это где в январе или феврале и вторые каникулы летом. Зимние каникулы длятся целый месяц, я приеду сюда.

— Хорошо, ой, не знаю, — встала из-за стола мать, — ты уж самое главное, смотри там, не пропадай, не водись с плохими ребятами, не разгуливайся с широкой русской душой и подальше держись от деловых девчонок, да и со скромными далеко не заходи, смотри в оба. Здесь большинство такие стервы, что не успеешь оглянуться, как забеременеют и заставят на себе жениться. Потом никакими силами не отмажешься от их мамаш и папаш, затаскают, будешь до конца жизни платить алименты и ничего не докажешь. И напоследок, никому не говори что ты в городе один.

— Мама, ты Читаешь мои мысли, к тому же, я не собираюсь с кем-либо заигрывать. Пусть они со мной заигрывают, а я покапризничаю…

— Смотри у меня с этими делами, с бабами дела плохи.

— Следи за собою, как поет твой любимый рок-певец, — согласился с матерью Тагир, — я не спешу путаться с бабами, я держу себя, я тверд и холоден как земля.

— Если что-то случиться звони. Если ничего не случиться тоже звони, раз в неделю хотя бы названивай, с Сашкой разговаривай, чтоб он тоже не переживал. А то зачем я купила пятилетнему ребенку мобильный телефон, чтоб он мог в любое время тебе позвонить, чтоб ты его поддержал и дал при случае совет. Ты его старший брат, он ровняется на тебя.

— Хорошо, я буду звонить каждую неделю Сашке и тебе.

— Если нужны, будут деньги, спрашивай.

— Нет, нам стипендию будут давать, кое-где по мелочам подрабатывать, если что может, и спрошу, — успокаивал Тагир свою мать.

— На еде не экономь, ешь, пей.

— Все будет хорошо. Эх, что-то голова раскалывается до невозможности.

— Выпей анальгина и немного полежи, все пройдет.

— Уже две таблетки выпил.

2

Дул противный холодный ветер, раскачивая могучие гигантские тополя, силой срывал осенние листья и возносил их над улицами и домами большого города. Зима на востоке приходит уже осенью, поэтому люди нарядились в теплые куртки, непрерывными потоками спешат по своим делам под кронами листопадов, сутулые они закрывали шею, дабы холодный пронизывающий насквозь ветер не попадал под их одежды.

Юля в синих джинсах и белой болоновой куртке до пояса, показалась из-за угла пятиэтажного дома и быстрыми, с мелькающими на ногах белыми сапожками до колен, шагами шла к своему подъезду, не оглядываясь, она скрылась в сумраке своего старого подъезда. Спрятав голову с роскошными густыми черными волосами, что были распущены и длинные до лопаток, под капюшон. Руки, засунув в рукавицы женственной и плавной походкой, заставляя прохожих мужчин невольно оглядываться и долго смотреть на нее в след, исчезла в темном мрачном сумраке своего сырого и старого изрисованного и исписанного подъезда. В этот подъезд не падал солнечный свет и не попадал свежий воздух, как всегда Юля открыв дверь, подставила под него кирпич, чтобы вся эта надоевшая сырость выветривалась, но все было бесполезно. Старые и догнивающие свой век дома, построенные Хрущевым, покрывались грибком и белым налетов от неприятного запаха и пара постоянно шедшего из всех щелей подвала внутрь подъезда. Все стены подъезда от первого до пятого этажа были исписаны нецензурной лексикой и молодежными жаргонами, непристойными карикатурами и разными языческими знаками и свастикой. На дверях помадой изображены граффити о любви между женщинами и о побоях между мужчинами. А также отпечатки поцелуев, оставленные девушками на память об их здешней тусовке. Каждый день, проходя мимо этих художеств, Юля улыбалась, это поднимало ей настроение. Не замена труб в подвале, ни покраска стен и ремонт согнутых перил, ничего из этого не производилось еще со времен рождения последней конституции, все брошенное на произвол судьбы доживало свой последний век. Единственное, на что смогли организоваться и собрать деньги жители этих подъездов, так это поставить железные двери и установить домофон. На все остальное догорала в сердцах граждан последняя надежда на помощь обдирающего их карманы ЖКХ. Юля быстро поднялась на свой пятый этаж, чтобы поскорее уйти от этого противного запаха, что даже покурить никто не оставался в подъезде, зашла в свою квартиру. С тех пор как в подвале прорвали трубы, и его по пояс затопило канализационной водой, отчаянные жильцы либо поставили себе двойные двери, либо стали покидать такие дома, у кого имелась такая возможность. Юля захлопнула за собою черную железную дверь, на которой мелом и крупными буквами было написано: «Юля, я вновь хочу с тобою встретиться. Твой Стас».