Эксперт, 2014 № 09 - [4]

Но даже если не искать слабости в конструкции, сегодня она неадекватна состоянию мировой экономики. Свободного и энергичного перетока капитала больше не будет по двум причинам. Запад хочет вернуть себе индустриальную мощь, а развивающиеся страны уже не так бедны, чтобы предоставлять дешевый труд. И те и другие вступают в эру новой индустриализации, а для ее успеха как раз нужнее достаточно обеспеченный массовый обыватель . То есть это не «ловушка среднего дохода», а «преференция среднего дохода». Экономическая логика этого понятна: только достаточно маржинальный (то есть не бедный, не нищий) массовый рынок способен обеспечить достаточный объем прибыли для компаний, его обслуживающих, и, соответственно, достаточно легкую в исполнении инвестиционную деятельность. Именно поэтому в 1960-е ныне развитые страны прицельно боролись за низкую дифференциацию общества по доходам — для роста массовых и качественных индустрий нужны были не бедные и богатые, а средние обеспеченные обыватели. И нам они тоже нужны.

Хватит ныть про институты

И здесь мы подходим к третьему базису сторонников низкого роста — институциональным реформам. Это излюбленная тема наших либералов, и по сути она верная, только уж слишком общо звучит из их уст и, что самое удивительное, почти не касается собственно экономики и ее производной — предметной экономической политики. Они говорят: нам нужен беспристрастный суд, неиспользование силовых и политических преференций, защита собственности, хорошее образование и т. д. и т. п. Но все это лежит вне сферы непосредственного управления экономикой. Там, где французы вводили ограничения на экспорт капитала, американцы развивали рынок субфедеральных облигаций, японцы эксплуатировали целевое финансирование индустриальных отраслей, немцы создавали механизмы рефинансирования банковской системы, мы собираемся развивать независимый суд.

Удивительно. И не только нам. Уважаемый кембриджский профессор экономики Карлота Перес , выступая на конференции «Эксперта» и реагируя на замечание скептиков о том, что у нас очень много вывозят капитала, раздраженно заметила: «Вот вы здесь ноете. А вы-то что придумали, как напрягли свой мозг, чтобы привлечь сюда капитал? Что вы предложили ему, какой подарок, чтобы он пришел к вам?» Именно в этом сегодня дефицит. Не в общих рассуждениях об институциональных условиях, а в предложении конкретных инструментов, прямо стимулирующих развитие экономики. Именно в этом отказывает себе МЭР, когда прогнозирует низкие темпы роста, — он отказывает себе в способности проводить современную, подчеркнем, рыночную, но активную экономическую политику.

Андрей Клепач: «Фетишизация эффекта улучшения институтов как единственного средства ускорения роста ошибочна»

Фото: РИА Новости

И это странно, так как, кажется, именно МЭР пробил самую решительную из последних институциональных инноваций — временный мораторий на рост тарифов естественных монополий. Обратите внимание, сколько позитивных импульсов вызвала эта мера. Стали предметно обсуждаться инвестиционные планы крупных компаний естественных монополистов, возник вопрос, насколько эти планы способны сделать их более эффективными, а их продукцию более дешевой. Подтянулись в надежде предложить свои решения для роста эффективности продукции ныне естественных монополистов, а в будущем участников конкурентных рынков компании, предлагающие свои более современные решения в области энерго-, тепло- и прочего ресурсного снабжения. Для взлета этого рынка не хватает только системных финансовых новаций. И та же Перес утверждает, что это норма: финансовые новации появятся, так как этот инфраструктурный рынок уже гудит в предчувствии подъема. Кто должен вытянуть идеи этих новаций из рынка — почему бы не тот же МЭР? Тем более что эти решения уже есть: субфедеральные облигации под конкретные инфраструктурные проекты — это лишь легкая модификация обычных субфедеральных займов США.

Существует проблема оттока капитала — против нее предлагается политика деофшоризации. Тоже институциональная мера. Возня с «золотыми парашютами» — мера, направленная на снижение огромной дифференциации населения страны по доходам. Кстати, повышение ставок по ЕСН, принятое осенью 2008 года, тоже мера институциональная, просто направленная не на рост, а против него.

В каких зонах, как нам кажется, надо искать идеи для новых институциональных новаций?

Во-первых, в налоговой политике и смежной с ней политике госзаимствований и, соответственно, бюджета. На прошлой неделе радостно сообщили, что налоговые сборы от ЕСН и НДФЛ в этом году превысили налоговые сборы от сырьевых отраслей. Это плохо, а не хорошо для роста. Налоги на труд, которые снимают с широкого круга малых и средних предприятий, являются сегодня запретительными для их хозяйственного развития, а иногда и для их хозяйственной деятельности. Компании ищут решения: уход от налогов, госсубсидии. Это затруднительный и малоэффективный процесс. Надо думать о системном снижении налогообложения экономики. Чтобы сделать этот шаг, надо перестать считать государственный долг как сумму долгов собственно государства и всех российских компаний (что у нас принято, так как государство хочет удержать все крупные активы в России и готово платить по их долгам). Такое суммирование приводит к неформальному завышению долговой нагрузки государства и, соответственно, к бюджетным ограничениям. Однако сегодня настал момент (см. выше о сборах по ЕСН), когда деятельность средних и малых компании уже сравнима, а в перспективе даже более важна для национального хозяйства, чем деятельность ограниченного пула крупных. Это ли не институциональная реформа? Вернее, две.