Эксперт, 2014 № 09 - [36]

Количество сегодняшних доносов перекрыло сталинские показатели в разы: тогда люди занимались строительством, доносу посвящали часы досуга; сегодня донос есть форма трудовой деятельности, за доносы гонорары платят.

Профессия разоблачителя популярна как среди либералов, так и среди патриотов; у людей этой профессии есть определенное название в истории — сикофанты.

В Афинах после Пелопонесской войны, когда демократия преображалась в олигархию, появилась особая социальная группа — сикофанты. Сикофант — это народный истец, своего рода фискал без министерства, свободный доносчик. В Афинах не существовало общественного министерства, но всякий имел право донести на всякого. Появились люди, промышляющие шантажом, сутяжничеством, челночными (как сказали бы сейчас) переговорами.

Сикофанты — это не то же самое, что фанатичные доносчики сталинских времен, сикофанты — это менеджеры и журналисты тех лет, без сикофантов либеральная демократия просто не выживает. Сикофант не может молчать, его распирает гражданский долг, он должен донести на соседа. Но поскольку он демократ, а не доносчик сталинских времен, он пишет доносы публично и получает за это не тридцать сребреников, а пристойную заработную плату.

В обществе, где корпоративная мораль сделала общие мерки относительными, без сикофанта не обойтись: кто обеспечит связь между выгодой и правдой? Патриотизм сегодня — такая же корпоративная мораль, как либерализм: и то и другое обеспечивает карьерные возможности, сулит барыш. Газеты делятся на «патриотические» и «либеральные», листки гвоздят друг друга. Сикофанты сталкивают интересы, они — паразиты общества, но они же — мотор общества; другого мотора у менеджерской демократии уже не будет.

Каков размер дачи министра путей сообщения? Что сказал либерал о девочке-фигуристке? Внимание: Х — пособник тирана, Y — агент Госдепа!

Такого количества агентов Госдепа и пособников тирана, как нам рассказывают сикофанты, быть не может. Много совсем иных людей — доносчиков.

Возникает круговорот предательств и пафосных карьер.

Социальная истерика направляется просто: распространенным становится обвинение в заговоре с попыткой установить тиранический режим; комедии Аристофана полны подобных ситуаций.

Так и сегодня: «патриоты» обвиняют «либералов» в заговоре с целью расчленения России, «либералы» обвиняют «патриотов» в заговоре с целью внедрения нового сталинского режима. Обвинения привычны, в них начинаешь верить, хотя вероятность того, что кликуша-патриот создаст сталинский режим, а истерик-либерал способствует захвату России силами НАТО, столь же велика, как то, что ребенок, играющий в «Зарницу», возьмет Берлин.

К общей истерике добавляются обильные доносы, которые пишут на Россию ее соседи, и мало того что в коммунальной квартире склока — соседи по демократическим этажам тоже не могут молчать, и у них накопилось.

Доносы сшивают в книги, издают; мир питает себя страхом перед тиранией, истерика ширится; игроки втягивают на сцену население. Игроки требует повышения ставок — и люди, которые идут на площади стрелять и умирать, уверены, что идут не за профессиональными игроками: они борются за свободу и за Родину. Сикофанты не могут сказать рекрутам, за какую именно свободу следует умереть, но дают понять, что это нужно.

Так работают менеджеры и брокеры демократии: роняют акции либерализма, вздувают стоимость акций патриотизма, скупают все, обесценивают; это нормальная биржевая работа — и есть много вкладчиков, заинтересованных в круговороте акций.

Реактивная коррупция

В обвинениях сегодняшней России есть важное противоречие. Россию обвиняют одновременно в тоталитарном режиме и в коррупции, а это несочетаемые понятия.

Коррупция, вообще говоря, присуща демократическому строю, а не тирании: взятки процветали в Афинах, отнюдь не в Спарте. Если чиновник извлекает личную выгоду из должности, заботясь о себе, но не о государственном интересе, это именуют коррупцией.

Такой чиновник не будет успешен при Сталине, который взяток не брал, и при Муссолини, который воевал с мафией. Если допустить, что в России диктатура, станет очевидно, что коррупция невозможна; а если в России высочайший уровень коррупции, то, следовательно, это отнюдь не типичная диктатура.

Коррупции в России не так много, чтобы обеспечить развитие общества западного типа. То, что есть, именуется словами «взяточничество», «местничество», «воровство», но это не коррупция. Взяточничество и «откаты» чиновникам — это фрагменты коррупции, но взятки в коррупции совсем не главное.

Главное — тотальный социальный разврат: коррупция — это лицемерие, подменяющее общественную мораль. Пока взятку прячут, коррупции нет; коррупция победила, когда ворованное легализуется как приобретенное трудом, вот тогда наступает коррупция. Но помилуйте, никто из западных обвинителей и словом не заикнулся о феномене приватизации; рассуждают о спрятанных дачах, но это вовсе не коррупция.

И кто станет прятать награбленное в России? Лишь серые администраторы переписывают на тещу рублевские дачи — какая тут коррупция?