Эксперт, 2014 № 01-02 - [52]

— Слили, — произнес вслух Виктор Олегович.

Покружив еще немного над Болотной, он полетел в сторону Триумфальной, спланировал на высотную веранду ресторана “Пекин”, прошел в отдельный затемненный кабинет и заказал, как обычно, пустую тарелку с узким орнаментом из золотисто-красных драконов. Положив на тарелку собственный хвост, он принялся неспешно жевать его, размышляя о только что увиденном».

Поклонник Пелевина без труда узнает здесь все основные мотивы его последних романов, включая «Бэтмен Аполло» (2013), являющийся прямым сиквелом по отношению к «Empire V» — и не избежавший недостатков всех сиквелов. Попросту говоря, действительно напоминающий жевание собственного хвоста. А вот человек, не так хорошо знакомый с творчеством двух ведущих русских постмодернистов, пожалуй, затруднится с ответом: кому из них принадлежит это убийственное описание протестного движения?

Новый тренд

Подобное «слипание» двух самобытных творцов — факт едва ли отрадный и для самих писателей, и для их верных (по)читателей, но весьма любопытный с точки зрения литературоведения. Потому что свидетельствует: сама идея постмодернистского романа в его классическом изводе потеряла в русской литературе индивидуальные черты и стала «общим местом». И «Школа для дураков», и, скажем, «Белка» — это в первую очередь романы соответственно Саши Соколова и Анатолия Кима, а потом уже образчики постмодернизма, а вот про «S.N.U.F.F.» и «Теллурию» хочется сказать ровно наоборот.

Конечно, и Виктор Олегович Пелевин, и Владимир Георгиевич Сорокин не отвлеченные «писатели», а живые люди в расцвете сил. Мы не сомневаемся, что скоро они преодолеют схлопывающий эффект «скачка в классики» и снова «разлипнутся» во всех смыслах.

А пока можно констатировать еще один любопытный факт: описанное ими сообща «новое Средневековье» уже вызвало к жизни русский исторический роман «нового типа» — балансирующий на грани постмодернистской игры и кичевого фэнтези.

Первая попытка такого романа — «Цветочный крест» (2010, отдельной книгой — 2011) Елены Колядиной — привела к страшному скандалу, едва не обрушившему Букеровскую премию. Но вслед за этой «веселой галиматьей об огненной елде и золотых лядвиях» (авторское определение) появились романы, демонстрирующие, что дикое смешение современных сленгов и древних речений, богоискательства и эротики — это не особенности темперамента и жизненных обстоятельств конкретной череповецкой журналистки, а тенденция.

Доказательство тому — прекрасный «Лавр» Евгения Водолазкина, заслуженно получивший в 2013 году «Большую книгу» и Яснополянскую премию, вышедший в финал «Нацбеста» и «Букера». В этой сложно, но логично устроенной книге герои напряженно ждут конца света в 1492 году (7000-й год от сотворения мира) и натыкаются в лесу на пластиковые бутылки, изъясняются точными цитатами из берестяных грамот и древнерусских летописей (предмет основной специальности автора) и закругляют свои речения словами: «короче, не парься».

А также по-другому яркий роман «Возвращение в Панджруд» Андрея Волоса, взявший «Букера» и тоже бывший в шорт-листе «Большой книги». Главный герой этого 640-страничного романа — лицо историческое, таджикский поэт X века Рудаки, сыгравший, по уверению самого автора, для персидской литературы такую же роль, как для литературы европейской — Гомер. И о котором нам сейчас известно немногим больше. Так что все перипетии его возвращения, после наказания ослеплением, в родной кишлак — авторская фантазия. Здесь присутствуют по-восточному неторопливое повествование, густо прописанный материальный мир, пряные экзотизмы, но есть и нечто общее с «Лавром»: вполне традиционный исторический нарратив то и дело разрывается вкраплениями современной лексики и, главное, ментальности.

При объявлении букеровского шорт-листа этого года все обратили внимание: из шести финалистов пять — романы безусловно исторические. И на прямой вопрос, можно ли считать исторический роман трендом, секретарь премии Игорь Шайтанов прямо ответил: да, это тренд, писатели стараются разобраться в настоящем через прошлое.

Следующий этап

Причем тренд этот коснулся не только премиальной литературы. На массовом уровне в этом году его поддержали откровенно игровой (в духе ученых игр Умберто Эко), но тоже основанный на доскональном знании исторического материала «Бедный рыцарь храма» историка архитектуры Сергея Заграевского и совсем уж фэнтезийный «Огненный перст» Акунина, являющийся частью его проекта «История Российского государства». В этой книге византийский суперагент в две недели приручает дикого леопарда, привозит с собой двух автоматонов-манкуртов и тонкокостную красотку-мулатку в подарок киевскому властителю Кию. Подобная смелая фантазия на историческую тему была бы уместна в «фантастическом гетто» — но она вошла в топы продаж в самом что ни на есть мейнстриме.

Успех «неисторического романа» (авторское определение) «Лавр» и обращение к этому же жанру держащего нос по ветру Акунина показывают, что ситуация «постмодерна» отнюдь не иссякла. Скорее можно говорить о том, что постмодернисткий роман окончательно освоился на русской почве, оказался привит к мощному стволу классической русской прозы и стал его частью — как давно уже произошло в западноевропейской литературе.