Эксперт, 2014 № 01-02 - [28]

Поэтому плодотворный взгляд на распад Советского Союза должен быть извне, но в то же время и изнутри, ибо множество важных составляющих советской жизни доступны лишь интуитивно, из повседневного личного опыта. Он должен включать в себя подробный микроанализ, потому что катастрофа такого масштаба — это прежде всего миллионы личных судеб (иногда успешных, в абсолютном большинстве — исковерканных), но в то же время давать внятные объяснения на макроуровне, поскольку без этого невозможно историческое ориентирование. Коротко говоря, Георгию Дерлугьяну , выпускнику Института стран Азии и Африки при МГУ и профессору Чикагского университета, такой синтез удался.

Дело не в национализме

Книга «Адепт Бурдье на Кавказе: эскизы к биографии в миросистемной перспективе» построена на пересечении трех областей, которые обычно исследуют изолированно.

Первая — биография Юрия ( Мусы)Шанибова , главы Конфедерации горских народов Кавказа, известной, в частности, тем, что от ее имени северокавказские добровольцы воевали в 1992–1993 годах в Абхазии. Звезда Шанибова как политического лидера вспыхнула и погасла буквально в течение нескольких лет. До того как стать этническим лидером, он был преподавателем Кабардино-Балкарского госуниверситета, популярным среди коллег и студентов, но не сделавшим академической карьеры в брежневское время. До университета — районным прокурором. А до прокуратуры — «оттепельным» комсомольским активистом.

Вторая — социальная и политическая динамика в СССР от Хрущева до Горбачева, в которой и проходил дрейф Шанибова от комсомольского активиста к кабардинскому националисту.

Третья область — СССР и мир: что, собственно, помешало перестройке как проекту выгодного размена советской геополитической мощи на достойное место в мировой капиталистической системе? Почему то, что казалось поначалу прологом к чаемой зажиточной и свободной жизни, обернулось нищетой и несвободой на большей части территории рухнувшего гиганта?

Исследование было начато в одной парадигме, а завершилось в другой. Опыт распавшегося СССР дает огромный материал для работ по проблемам этничности, нациестроительства и национализма — поскольку многие (но далеко не все) кровавые конфликты на постсоветском пространстве интерпретировались их участниками и наблюдателями как «этнические». Привычным — и порочным — образом мысли стал тот, что СССР распался из-за своего этнического многообразия: тоталитарное государство сдерживало до поры противоречия между этносами, а чуть государство ослабло, все схватились за ножи. Дерлугьян парирует этот тезис — на самом деле до сих пор основополагающий в российской общественной мысли — простым до очевидности доводом. Если регион польско-советского пограничья, то есть Прибалтику и Западную Украину, сравнить с Кавказом, то мы увидим столь же, если не более кровавое прошлое. Взять хоть Вильнюс, бывший Вильно, где создатель независимой Польши Пилсудский завещал похоронить свое сердце. Взять тяжелые и долгие «контртеррористические операции» Советской армии и НКВД на Западной Украине. Казалось бы, здесь и должно было рвануть. Но именно в этой части бывшего СССР насилия на этнической почве не было.

Или другой пример. Почему в Чечне и в Кабардино-Балкарии мобилизация под этническими лозунгами соответственно осенью 1991-го и осенью 1992-го привела к таким разным результатам? Ведь в Нальчике все было не менее серьезно, чем в Грозном, и президент КБР Валерий Коков даже раздал оружие своему аппарату, осажденному в Доме правительства протестующими.

Национализм был далеко не первым рычагом, за который брались те, кто на местах пытался ловить исходящие из центра сигналы политического обновления. Начали они, как и Шанибов, с восхищения перестроечными трибунами. Но те не озаботились созданием сетей поддержки по всей стране, да и времени для этого у них не было. В итоге активисты на местах были вынуждены самостоятельно искать «понятный народу язык». И нашли его в национализме, благо советская власть за семь десятков лет своего существования инвестировала в «этничность» очень много политических, символических и прочих ресурсов; этот инструментарий был под рукой. Кроме того, национализм, с его свойством сглаживать классовые противоречия, открывал путь к альянсу между мятежной гуманитарной интеллигенцией республик и местной номенклатурой, альянсу, который становился тем более актуальным, чем быстрее утрачивала политическую инициативу центральная власть, бросая страну на произвол судьбы. Ведь и генерала ВВС Джохара Дудаева пригласил в Грозный не кто иной, как последний секретарь обкома Чечено-Ингушской АССР ДокуЗавгаев . Национализм оказался следствием, а не причиной происходящего распада.

СССР как классовое общество

Один из разделов книги так и называется: «Неужели опять классовый анализ?». И оказывается, что изучение социальных расколов в Советском Союзе аналитически более продуктивно, чем изучение расколов этнических. Вопреки собственной пропаганде СССР был обществом с господствующим классом номенклатуры, средним классом (инженеры, врачи, ученые и т. д.), огромным по численности пролетариатом. Перестройка как раз и стала попыткой реформистского крыла номенклатуры заключить альянс со средним классом и верхней, наиболее квалифицированной стратой класса рабочего. Дерлугьян называет несколько причин ее провала.