Эксперт, 2014 № 01-02 - [14]
yandex_partner_id = 123069; yandex_site_bg_color = 'FFFFFF'; yandex_stat_id = 3; yandex_ad_format = 'direct'; yandex_font_size = 0.9; yandex_direct_type = 'vertical'; yandex_direct_limit = 2; yandex_direct_title_font_size = 2; yandex_direct_header_bg_color = 'FEEAC7'; yandex_direct_title_color = '000000'; yandex_direct_url_color = '000000'; yandex_direct_text_color = '000000'; yandex_direct_hover_color = '0066FF'; yandex_direct_favicon = true; yandex_no_sitelinks = true; document.write(' sc'+'ript type="text/javascript" src="http://an.yandex.ru/system/context.js" /sc'+'ript ');
И социализм, и фашизм обещали полностью реализовать ценности, ассоциирующиеся с демократией: равенство, прежде всего ту его форму, которая является более реальной, чем формальное равенство перед законом; подлинную причастность к общественному политическому телу; реальное, постоянное участие в политике, не в последнюю очередь ради создания коллективного политического субъекта — очищенной нации или социалистического народа, способного быть хозяином общей судьбы. При всей абстрактности лозунгов это работало. Признание таких ценностей привело к массовому дрейфу народов Европы в сторону от ценностей либеральной демократии.
Таким образом, были поставлены под сомнение базовые принципы либерального мироустройства. Критиковался свободный рынок как наиболее эффективный механизм распределения ресурсов и способ очистить экономический организм от фирм и институтов, работающих без прибыли. Фактически был нивелирован приоритет закона, ограничивающего способность государства вмешиваться в экономику (принцип минимального государства) и не позволяющего нарушать право собственности и другие неотъемлемые права граждан — свободу слова, совести и т. д. Правительства, опираясь на тайную или явную аккламацию (согласный отклик масс), возражали против снятия с государства бремени социальных обязательств — и вопреки либеральному требованию деполитизации подобных обязательств максимально их политизировали. Наконец, повсеместно торжествовала национализация, игнорирующая право частной собственности, что для классического либерализма являлось абсолютным экономическим злом. Как говорил Людвиг фон Мизес, «программа либерализма — собственность, то есть частная собственность на средства производства. Все остальные требования выводятся из этого фундаментального».
Совокупность этих принципов в сочетании со свободными выборными процедурами дают «либеральную демократию», задача построения которой встала перед европейскими странами после Второй мировой войны.
Демократия без золотого века
Мюллер отмечает важную вещь: «Мы сможем разобраться в особом характере демократий, построенных в Западной Европе после 1945 г., только если поймем, что они строились с оглядкой на недавнее фашистское прошлое и претензии восточных конкурентов на “подлинную” демократию. Послевоенные демократии создавались не просто в противовес государственному террору или агрессивному национализму, но и в противовес тоталитарной концепции стихийного исторического действия, осуществляемого коллективными политическими субъектами, такими как нацистская Volksgemeinschaft».
Кроме того, Мюллеру удается подметить еще один существенный момент в понимании современных европейских демократий. Говорить, что во второй половине XX века происходило «возвращение демократии» или «возвращение либерализма» сначала в большинстве стран Западной Европы, а затем в Южной и Восточной Европе, — значит высказывать хотя и правильный, но с исторической точки зрения слишком общий тезис. Скорее европейцы создали нечто новое, а именно весьма ограниченную демократию (прежде всего с помощью неизбираемых институтов, таких как конституционные суды).
«Конституционалистский этос таких демократий был, несомненно, враждебен идеалам неограниченного народного суверенитета, а также “народным демократиям” и, позднее, “социалистическим демократиям” на Востоке, которые в теории продолжали опираться на понятие коллективного (социалистического) субъекта, овладевающего историей. Часто забывают, что этот новый набор институтов не оправдывался унаследованными политическими языками либерализма, поскольку, как считалось, именно либерализм проложил путь к тоталитарным кошмарам XX века. В том же свете должны быть поняты и две особенно важные послевоенные новации — демократическое государство благоденствия и Европейское сообщество. Первое должно было предотвратить возвращение к фашизму, предоставляя гражданам гарантии защищенности или даже, как это однажды сформулировал британский лейборист Най Биван, “безмятежного существования”. Европейская интеграция, с другой стороны, должна была наложить дополнительные ограничения на национально-государственные демократии с помощью неизбираемых институтов».
И здесь мы можем согласиться с Мюллером в том, что это ставит под сомнение само существование в годы после Второй мировой войны «золотого века» демократии. Те политические конструкции, которые были хороши для обеспечения безопасности и безмятежности послевоенного существования Европы и защиты от угрозы фашизма, коммунизма и взаимного национального уничтожения, — эти политические конструкции постепенно разболтались, износились и сейчас содержат в себе заряд довольно чувствительных опасностей совсем другого рода.
