Эксперт, 2013 № 13 - [18]

. Он напоминает, что сила и могущество американских инвестиционных банков во многом связаны с законом Гласса—Стигала 1933 года, запретившего коммерческим банкам операции на фондовом рынке. Введение в дальнейшем потолка процентной ставки по депозитам мотивировало граждан меньше денег размещать в депозитах и больше вкладывать на фондовом рынке. Но Россия все больше склоняется к европейской финансовой модели, в которой главным трансформатором капитала являются коммерческие банки. «Европейская модель предполагает, что население формирует инвестиционный капитал опосредованно через депозиты, пенсионные фонды и им подобные структуры. Эти средства также попадают на фондовый рынок, но уже идут от лица крупных игроков и предпочтительно вкладываются в долговые инструменты», — говорит Владимир Брагин. Согласен с тем, что вектор развития России направлен в сторону европейской банковской модели, и Андрей Толстоусов: эксперт обращает внимание на тот факт, что ФСФР как регулятор финансового рынка перешла в прямое подчинение Центробанка. «Такой процесс фундаментально обусловлен тем, что в России в классическом банковском бизнесе норма доходности (по оценке Центробанка, на уровне 20%) непропорционально высока на фоне общемирового уровня, — добавляет г-н Толстоусов. — В этом российские банки очень похожи на ведущие инвестбанки мира». То есть российским банкам в текущих условиях и так хорошо, они могут зарабатывать неплохую маржу и без повышенных рисков, которые априори присущи инвестбанкингу (все три направления бизнеса инвестбанка могут приносить прибыль только при растущей экономике, тогда как классический банкинг способен заработать и при стагнации, и даже при спаде).

Россия не единственная страна в мире, где население предпочитает ценным бумагам вклады, а инвестбанкинг представлен в атрофированном виде. Такая же модель финансового сектора присуща Китаю, Бразилии, во многом Японии и Германии. Причем отсутствие сильных инвестбанков не помешало этим странам сделать мощный рывок в своем развитии. Однако во всех этих экономиках работает другой мощный институт — банк развития. Роль таких банков неоднозначна, а их функция явно противоречит практически всем рыночным постулатам. Но во многом именно банки развития позволили Германии, Китаю и Бразилии собрать финансы в единый кулак и направить их на инвестиции.

Чем довольствуются немцы

Мода на банки развития появилась в 1950-е; к 1980-м основные капиталистические страны уже прошли путь мощной индустриализации, и постепенно роль банков развития в экономиках начала уменьшаться. Однако в конце 1990-х — начале 2000-х об этом институте вспомнили развивающиеся страны.

Главная функция банка развития — гарантированное финансирование для приоритетных отраслей и компаний, а также для банков. В обычных условиях коммерческий банк не будет выдавать дешевый и долгосрочный кредит развивающемуся предприятию. Но если он получит гарантию банка развития и будет уверен, что сможет в любой момент в нем рефинансироваться под залог этого кредита, тогда дело другое. Так при поддержке Бразильского банка развития (BNDES) в Бразилии возникла отрасль авиастроения, а бразильские самолеты Embraer стали всемирно известным брендом.

Кстати, у банка развития есть с инвестбанками кое-что общее: они готовы брать на свой баланс акции предприятий. А сочетание в одном банке различных подходов к финансированию дает неплохие результаты: так, рентабельность собственного капитала того же BNDES — 18,8%. На балансе этого банка хранятся акции локомотивов бразильской экономики — нефтяной компании Petrobras и горно-металлургической Vale. Помимо этого BNDES владеет акциями более сотни бразильских предприятий. Всего же размер активов BNDES на конец 2012 года составлял 715 млрд долларов — это в несколько раз больше, чем у российского ВЭБа (см. таблицу 2).

Подобный опыт не уникален. Например, Китайский банк развития финансирует проекты в инфраструктуре, добыче сырья, нефтехимии и сельском хозяйстве. На конец 2011 года (более свежих данных нет) его активы превышали 1 трлн долларов.

Интересный опыт у немецкого банка развития KfW. По размерам активов это не самый крупный банк в мире, однако он играет ключевую роль для страны. И если Россия пошла по пути классической банковской модели, то опыт Германии оказался бы крайне полезным. Соотношение ВВП/капитализация фондового рынка у Германии в три-пять раз ниже, чем в англосаксонских странах; на миллион немцев приходится всего лишь 10 публичных компаний против 43 в Великобритании и 17 в США. Только 5% немецких компаний публичны. Население, как и в России, не любит инвестиций в ценные бумаги и предпочитает банковские вклады. Основным же источником капитала для немецких компаний выступают банки. Они же являются акционерами тех немногих немецких компаний, которые стали публичными. Сами банки привлекают капитал у населения, а также на рынке облигаций. Активно привлекает на рынке облигаций средства и Немецкий банк развития (на облигации приходится до 90% его пассивов). Поскольку облигации KfW квазигосударственные и проценты по ним освобождены от уплаты налогов, займы обходятся банку лишь немногим дороже, нежели федеральному правительству. Привлекая деньги на долговом рынке, KfW обеспечивает долгосрочное и недорогое финансирование другим немецким банкам (KfW не может работать напрямую с предприятиями). При этом в некоторых секторах роль KfW огромна. Например, каждый второй кредит в сельском хозяйстве выдан по программам целевого финансирования KfW. И хотя немецкий Deutsche Bank — самый крупный по активам банк в мире и имеет очень сильное по мировым меркам инвестбанковское направление, это скорее ответ на мировые тренды, а не на потребности немецкой экономики.