Эксперимент со временем - [50]

, сопровождающим чрезмерное раздражение органов чувств. Так, глазная боль есть нечто иное, чем ощущение, вызванное чрезвычайно ярким светом. Современный взгляд на данную проблему можно сформулировать следующим образом: боль — это скорее самое неприятное из всех ощущений, нежели чувство неприятности. И для боли, как и для других ощущений, имеется свой предел воспринимаемости. Мы можем видеть цвета лишь определенной степени яркости или тусклости. Точно так же мы ощущаем боль лишь определенной степени интенсивности. Это ясно любому экспериментатору. Кстати, заметим, что проблема, связанная с потерей сознания в момент, когда интенсивность боли достигает некоторого предела, была камнем преткновения для средневековых истязателей. Однако чрезвычайная неприятность боли и ее способность частично отвлекать внимание от других ощущений вовсе не означает, что спектр ее доступной наблюдению интенсивности — от едва осязаемой до абсолютно нестерпимой — велик. Очевидно, что этот спектр — в отличие от цветового спектра — не содержит огромного множества отчетливо различимых градаций. И тот факт, что наблюдателю, использующему расслабленный фокус поля 2, «страны грез», боль вообще не явлена, может просто означать, что спектр доступной наблюдению интенсивности этого неприятного и подавляющего нас феномена значительно уже спектра доступной наблюдению интенсивности ощущения света.

Далее отметим, что в сновидении вы думаете о нем точно так же, как вы думаете о своих чувственных переживаниях, находясь в бодрствующем состоянии. Вы оцениваете важность приснившегося, строите наивные планы разрешения возникающих в сновидении ситуаций, вспоминаете предыдущие эпизоды сновидения. Именно это добавочное, не относящееся к полю 1 мышление и припоминание мы и пытаемся исследовать.

Опрометчиво утверждать, что такого рода мышление есть во всех смыслах мышление ребенка, ибо оно предполагает оперирование понятиями, взятыми из жизни взрослых, например, политическими идеями. Но нельзя не признать, что это чрезвычайно тонкий тип мышления по сравнению с тем, которое сопутствует обозрению последовательно сменяющих друг друга состояний мозга в поле 1. И все же оно явно сродни нашим размышлениям наяву. В его основе, как мы видели, лежит идея о том, что восприятие последовательности трехмерных видов есть единственно возможный метод наблюдения; оно игнорирует «то, что было незадолго до» и «то, что будет сразу после «искомого момента Времени 1, объясняя все это неустойчивостью наблюдаемых явлений; оно запоминает прошлые эпизоды сновидения так, будто они трехмерны, и принуждает внимание — если оно сконцентрировано — перемещаться в привычном направлении Времени 1, хотя для нашего мыслителя время располагается перпендикулярно этому измерению.

Разумеется, все это выясняется благодаря наблюдению за воспоминаниями о сновидении сразу после пробуждения, а не за самим сновидением. И обозревает воспоминания вовсе не наблюдатель 1. В его поле их нет. После пробуждения вы припоминаете то, что вам приснилось, и то, что вы думали во сне по поводу приснившегося, без помощи наблюдателя 1.

Рассмотрим некоего воображаемого, абсолютно автоматического наблюдателя 2, чье мышление и припоминание полностью аналогичны мышлению и припоминанию, характерным для нашего исходного наблюдателя (первого члена серии). В памяти этого гипотетического сверхсущества должны были бы быть запечатлены следы, протянувшиеся по ассоциативной сети перпендикулярно Времени 2. Его мышление заключалось бы в блуждании внимания по этому ассоциативному сплетению — блуждании туда-сюда в пространстве и взад-вперед во Времени 1. Это было бы прославленное четырехмерное мышление, в рамках которого Время 2 — единственно явное временное измерение, а четырехмерный взгляд на субстрат — естествен и очевиден. Такого рода наблюдатель, должно быть, осознавал бы, что все четырехмерные объекты состоят из бесчисленного множества трехмерных сечений; но он никогда не воспринимал бы или не пытался бы воспринимать, как мы то делаем в сновидениях, какое-нибудь одно из сечений как единственно существующее, а все другие — как неустойчивые и сбивающие с толку дополнения.

Свидетельства о блуждании в сновидениях внимания подлинного наблюдателя 2 — свидетельства, позволяющие вам припомнить эти сновидения — должны быть следами, протянувшимися в четырех измерениях (Времени 1 и трех обычных пространственных измерениях). И где бы ни находились эти следы — в субстрате ли мозга, в движущемся ли во Времени наблюдателе 2 (четырехмерном существе, отличном от субстрата, по которому оно движется) или в каком-то другом месте, — они неизбежно образуют нечто вроде ассоциативной сети.

Итак, мы столкнулись с наблюдателем, который действительно обладает ментальным структурным снаряжением, приспособленным для восприятия представлений, в их четырехмерной целостности, но который при этом все же пытается рассматривать подобного рода представления в качестве трехмерных явлений.

Следовательно, в отсутствие наблюдателя 1 ваше мышление предполагает нечто большее, чем просто