Эксперимент «Идеальный человек». Повести - [31]

Может быть, это звучит кощунственно, но я была так рада, когда мама нашла в себе силы бросить нашу тусклую, ползущую, как склизкая улитка, жизнь…

Даже сейчас, когда мамы уже столько времени нет с нами, ты почти не вспоминаешь о ней. По-моему, ты даже радуешься - больше никто не мешает тебе плачем и упреками проводить эксперимент.

Я знаю - ты сумеешь перенести и мое отсутствие. Скорее всего ты забудешь обо мне через несколько дней. Ну что ж, я не обижаюсь на тебя. Ты нашел себе дело, нашел свое призвание. Постараюсь и я найти себе то же самое. Если не сумею - что ж, пусть меня постигнет извечная «бабья доля» - растить и любить детей. (Разумеется, без всяких экспериментов!)

Ты даже ни разу не поинтересовался, куда я пойду после десятилетки. Обычно отцов очень волнует этот вопрос. Так вот. Пока никуда. Поезжу с Сеней по стране, присмотрю что-нибудь для души.

Поцелуй за меня Шурика (хотя забыла - это может нарушить чистоту опыта!).

Не сердись на Сеню. Он просто человек. Как все. Со слабостями. И поэтому я полюбила его.

Обнимаю, люблю, преклоняюсь перед тобой, молю о снисхождении.

Вера».

Геннадий Онуфриевич аккуратно сложил письма в конверт, вышел в гостиную и постоял посередине комнаты несколько минут, не шевелясь.

- Случилось что-нибудь, сынок? - тревожно спросила Варвара Игнатьевна.

- Вот, - Красин молча протянул письма.

- Онуфрий! - закричала Варвара Игнатьевна. - Онуфрий! Неси свои очки!

На кухне упала и покатилась заготовка под дугу. Прибежал испуганный Онуфрий Степанович.

- Что? Где?

- Очки, говорю, неси!

Пока старики читали содержание толстого конверта, ученый подошел к окну и барабанил пальцами по стеклу, глядя во двор.

Первой поняла суть письма Варвара Игнатьевна.

- Сбежала! - закричала она. - С мужиком сбежала, молокососка! По стопам матери пошла! Яблоко от яблони недалеко падает!

Онуфрий Степанович не понимал до последнего.

- Кто сбежал? С кем?

- Верка с Сенькой этим сбежала! Ох, господи! Чуяло мое сердце, что они снюхаются. Все крутился вокруг нее, звенел бубенчиками. В милицию надо звонить! Онуфрий! Чего стоишь? Звони в милицию! Ох, господи, раньше за такие дела девкам ворота дегтем мазали, а сейчас и ворот-то никаких нет. Вот и узды на них не стало. Онуфрий! Чего рот раззявил? Звони!

Онуфрий Степанович кинулся к телефону.

- 01?

- Какой 01? Ты, что, совсем очумел, старый? 01 - это пожар. 02 звони! В милицию!

- Брось, мама! - сказал Геннадий Онуфриевич. - Зря все это. Совершеннолетняя она. Милиция тут не поможет…

- Да что же это творится на белом свете! - зарыдала Варвара Игнатьевна. - Жена бросила, дочка сбежала. Бедненький ты мой мальчик!

Варвара Игнатьевна подбежала к сыну, обхватила его за шею.

- Родненький ты мой! За какие грехи на тебя столько напастей? Чем ты провинился? Умный, ладный из себя, не пьешь, не куришь… Господи! Что же это за бабы теперь такие пошли? Чего им такого надо? Бегают все, подняли хвост трубой. От безделья они бегают! Вот что! С жиру бесятся! Романтику да норковые шубы им подавай. «Мансипация» - в газетах пишут и по телевизору галдят. Вот и домансипировались на свою голову. Кругом одни разводы. В старину баб в руках держали, так оно лучше было. Чуть что - вожжами, вожжами! Не дури, не балуй! И семья крепкой была, и детей куча. А сейчас? Детей уж не хочут рожать - вот до чего докатились! Да еще жалеют их в газетах, бедняжек. Наработается, мол, да домой полную сумку несет, страдалица. А я скажу - натреплется на работе, прибежит, чай да бутерброды сделает - считай, семью накормила. Щи варить разучились! Дожили! В старину с утра до ночи баба в поле, а потом до рассвета по хозяйству. Вот как было. И какие крепкие девки росли! Кровь с молоком! А сейчас? Обтянет штанами, прости господи, две палки вместо зада, конский волос на голову накрутит, папиросу в зубы воткнет, и ищи-свищи ее до утра. Верно я говорю, Онуфрий?

- Верно, верно, - закивал седой головой муж.

- Помнишь, когда за мной бегал, какая я была? Все у меня в руках горело. А миловались как мы с тобой - всю ночь ходили по росе… А сейчас… Задрала юбку… - Варвара Игнатьевна села на диван и заплакала, положив натруженные большие руки на колени и дергаясь желтым сморщенным лицом.

- Прибегут еще, мерзавки… прибегут… Да на порог не пущу, пока жива…

- Ладно, мать, - Геннадий Онуфриевич шевельнул плечами, словно стряхивал с себя что-то. - Мне Смита кормить пора. Налей молока в бутылку…

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ КИППЭНИНГ ГЛАВА ПЕРВАЯ, в которой повествуется о том, как в квартире Красиных зазвонил телефон, какой состоялся разговор, что за этим последовало а также высказывается мысль по поводу того что, к счастью, эти события произошли у нас в Пионерском парке, а не где-нибудь в Америке, например в Чикаго

По поводу бегства сестры «баламутка Катька» сказала:

- Ну и хорошо. Одной ненормальной меньше стало. Если бы еще от младенца избавиться, - совсем жить можно.

- Замолчи, богохульница! - закричала Варвара Игнатьевна. - Уж я теперь за тебя возьмусь! И пол мыть будешь, и за хлебом ходить станешь!

- А зачем?

- Затем, что лопать тебе надо! Не потопаешь - не полопаешь Бери кошелку - и марш в магазин!