Экспедиция «Тигрис» - [93]

Слабый ветер дул от зюйд-зюйд-оста — ничего похожего на мощный северо-восточный муссон, обычно господствующий здесь в середине января. Малая скорость при недостаточной площади паруса не позволяла нам лавировать, и мы, принимая ветер с правого борта, вынуждены были идти на север, в обход высокого черного мыса, выдающегося в море к северу от Порт-Кабуса. В шутку я сказал ребятам, что после Макана нам теперь не мешало бы, повернув назад, все-таки посетить долину Инда. На самом деле мы рассчитывали идти с муссоном на юг, в сторону Африки.

До самого вечера перед глазами у нас маячили высокие горы и скалистые острова Омана. С приходом темноты в той стороне было видно лишь несколько ярких огней, да и те вскоре канули в море, и ночью только тусклое зарево обозначало местонахождение Маската и Матраха. Но еще засветло нам явилась знакомая картина — непрерывная череда мачт и судовых надстроек вдоль восточного горизонта. Белые надстройки поднимались все выше, и вот уже целиком видны следующие друг за другом корабли. Мы снова вышли наперерез пароходной трассе, снова началась мерзкая беспорядочная качка в созданной супертанкерами толчее, и раздраженная камышовая ладья опять отзывалась режущим ухо кошачьим концертом на яростные удары волн. Во время нашей с Детлефом полуночной вахты мы с трудом избежали столкновения, в последнюю минуту отвернув в сторону от небольшого сухогруза, который шел прямо на нас.

На другой день перед восходом зюйд-зюйд-ост сменился норд-норд-вестом, парус наполнился, и мы с хорошей скоростью пошли курсом 130°. Во второй половине дня еще подправили курс, чтобы обойти мыс Эль-Хадд, крайнюю восточную точку Омана, после которой берег Аравийского полуострова, изогнувшись под прямым углом, направляется к Аденскому заливу.

И тут внезапно обнаружилось, что на борту «Тигриса» назревает серьезная проблема. Норрис, всегда такой веселый и радостный, вдруг ударился в мрачность и стал огрызаться. Причина была всем нам известна. В последний день в Омане, когда Паоло Коста возил нас к древним копям, мы сбились с пути в лабиринте вади и каньонов и допрыгались в машине по гравию и гальке до того, что в специальной кинокамере Норриса что-то поломалось. Забыв о сне и еде, он манипулировал со своими запасными частями, пока не убедился, что неисправность можно устранить только в мастерской. Перед отплытием из Омана Норрис отправил экстренную депешу консорциуму. Мы пытались утешить его, предлагая занять камеру у Тору или Германа — ничего, что они не рассчитаны на синхронную звукозапись. Однако наша недооценка профессиональных запросов Норриса лишь усугубила его хандру. Национальное географическое общество и телевизионная компания для того включили его в экспедицию, чтобы он снял документальный фильм с синхронным звуком. С обычной 16-миллиметровой камерой он задания не выполнит.

Лишенный своего орудия производства, Норрис в числе восьмерки гребцов прилежно налегал на весла, когда мы выходили из Маската. Тем не менее когда и в море камера продолжала бастовать, ему загорелось вернуться на берег и отправить аппаратуру в ремонт самолетом. Я был даже рад, что на борту нет рекордера, так как разговор пошел на повышенных тонах. Норрис настаивал на том, чтобы его высадили на берег. Нам же в это время было плевать на фильм. Главное, пока ветер благоприятный, уйти от всех волноломов и скал. Что мы и сделали, увозя с собой зародыш осложнений. Норман злился, потому что Норрис засыпал его срочными депешами для передачи через Бахрейнское радио с требованием прислать самолетом в Маскат из Англии или США запасные части или новую аппаратуру и чтобы какое-нибудь судно доставило нам посылку в Оманском заливе. Я поддержал Нормана: на передачу этих депеш уйдет не один час, а нам важно отплыть подальше от берегов Аравийского полуострова. Рисковать экспедицией из-за какой-то кинокамеры было бы безрассудством.

В итоге долговязый весельчак Норрис замкнулся в себе. Он смотрел в ту сторону, где скрылась за горизонтом земля, так, словно, потеряв возможность выполнять свое специальное задание, был готов покинуть нас и вплавь добираться до берега. Глядя на убитое лицо Норриса, я понял, что дело плохо. Норман сумел передать через Бахрейн его отчаянные призывы.

К этому времени бахрейнский радист Фрэнк де Суза стал как бы двенадцатым членом нашей группы. Только он ухитрялся принимать сигналы передатчика, которым нас осчастливил консорциум, и передавать нам ответы. Оставалось уповать на то, что случай поможет Норрису до того, как мы, миновав мыс, окончательно простимся с Оманом.

Мы благополучно пересекли пароходную трассу, однако, взяв курс на Эль-Хадд, снова сблизились с ней. Ночью было такое ощущение, словно мы странствовали в прериях, видя редкие огни разбросанных в темноте домов. Однако иллюзия сразу пропадала, когда огни придвигались к нам. Во время вахты Юрия и Германа один танкер промчался так близко от «Тигриса», что Юрий пулей выскочил из забортного туалета, а Герман принялся лихорадочно размахивать сигнальным фонарем.

На третий день после выхода из Маската благоприятный северный ветер кончился. Его сменили слабые порывы от оста и зюйд-оста, которые замедлили наше продвижение к мысу, зато пробудили надежду в душе Норриса. После Порт-Кабуса мы одно время шли в зоне умеренного загрязнения, теперь же кругом простерлась нефтяная пленка с комьями мазута. Не зная, что Бахрейнское радио предупредило все суда этого района о нашем присутствии в Оманском заливе, мы решили уйти с трассы поближе к берегу. Перед тем нас крепко напугал роскошный лайнер, который неожиданно изменил курс и пошел прямо на нас, видимо, чтобы пассажиры могли получше рассмотреть необычное суденышко. Вскоре после того небольшой сухогруз вдруг застопорил машину и лег в дрейф, как будто вознамерился загородить нам путь. Обнаружив, что мы-то не можем остановиться, капитан в последнюю минуту скомандовал «полный вперед!». Затем еще один сухогруз направился к нам, словно собираясь таранить «Тигриса». Это был норвежский «Брюнетте». Описав два круга около ладьи и трижды посигналив сиреной, он двинулся дальше. После него такой же маневр, наподобие танца вокруг рождественской елки, выполнил большой советский корабль «Академик Стечкин». С корабля окликнули в электромегафон Юрия Александровича и спросили, нуждаемся ли мы в чем-нибудь. Мы ни в чем не нуждались и со всей доступной нам скоростью направились к берегу, спеша освободить оживленную магистраль.