Экспедиция «Тигрис» - [76]

И мы продолжали следовать навязанным нам курсом, уповая на то, что ближе к суше окажемся в состоянии изменить его в свою пользу. С нетерпением ждали мы минуты, когда поведение ладьи оправдает наши расчеты, когда природа, не доходя скал, развернет нос «Тигриса» в нужную нам сторону. Уже различалось штурмуемое прибоем подножие обрывов, а между нами и сушей все еще не было ничего похожего на дау капитана Саида. В одном месте у самой воды, словно нарисованные на скале, белели два домика. Но людей не было, — если эти постройки вообще предназначались для жилья. Никаких признаков жизни... Я записал в дневнике:

«Берег придвинулся устрашающе близко. Из-за огромных волн рулевые с трудом держат курс. Из моего угла в рубке через дверной проем в бамбуковой оправе видно теперь не пылающее зарево, не суда и гоняющиеся друг за другом волны, а сплошную высокую скальную стену. Предзакатное боковое освещение отчетливо выявляет вертикальные складки и борозды, образующие в угрюмом чередовании теней узор, похожий на поверхность вечернего моря, с его отсвечивающими гребнями и кружевами пены. Как будто мы скользим через бесплодные отвалы высокогорного плато, над которым вздымаются голые склоны непокоренных вершин. Но рулевые изо всех сил работают веслами, чтобы лечь на курс 52° и избежать крушения на Шаихе — первом из мысов, преграждающих нам путь к Ормузскому проливу. Если повезет, западный ветер и течение, которое должно идти вдоль берега на север, позволят нам проскочить рядом с ним. Ин ша'алла!»

Вскоре, без пятнадцати пять судового времени, я записал, что солнце только что скрылось. Двигаясь в общем и целом на восток, мы вошли в другой часовой пояс, хоть переставляй стрелки на час вперед. Мористее появились огни пароходов. Угрюмые скалы окутались еще более густыми тенями; в небе над ними мерцала одинокая звездочка. Ночь накрыла нас плотным черным покрывалом в то время, когда мы шли в северном направлении очень уж близко от гигантских каменных штор перед мысом Шаих. По нашим понятиям, только здесь где-то могли искать убежища Саид с Рашадом. Мы пристально всматривались в мрак — не покажутся ли очертания дома или судна, какой-нибудь огонек. Стоя на крыше рубки, размахивали керосиновыми фонарями, сигналили электрическими фонариками. Тщетно.

Никакого маяка на мысу. Никаких огней. Стало быть, и нет там никого. Смутные тени на черных отвесах лишь подтверждали недоброе впечатление, производимое мысом издали при дневном свете. Искать тесное убежище в обозначенной на карте извилистой расселине за мрачными каменными шторами было бы самоубийством. Если дау и отважилась сюда зайти, уж, наверно, капитан Саид распорядился бы выставить на скале фонарь, чтобы обозначить свое укрытие. Со скоростью два узла мы миновали темную щель и проскочили мыс Шаих.

Забравшись обратно в рубку, я сделал новую запись в дневнике. На часах всего половина шестого, а уже воцарился кромешный мрак. Мы совершенно не представляли себе, куда могли подеваться наши товарищи. Видно, Саид избрал совсем не тот курс, какой мы думали. Теперь вплоть до Ормузского пролива и искать-то больше негде. Мы по-прежнему шли острым курсом, и на прибрежной волне ладью качало так, что подвешенный к потолку маленький керосиновый фонарь не столько светил, сколько гонял тени по дневнику, норовя стукнуть меня по голове. Я записал, что сижу широко расставив ноги для упора и все равно приходится держаться за стену одной рукой, чтобы не опрокинуться. Все предметы на борту грозили сорваться с места и исчезнуть. Висящий на стене бинокль с маху врезал мне по челюсти. Подвешенные на бамбуковых жердях куртки, рубахи и брюки дергались в лад, словно группа роботов с точностью часового механизма согласованно делала утреннюю зарядку. Все участвовало в этом синхронном спектакле. Полотенца и трусы, сумки и ведра, фонари и часы вместе отрывались от стены, вместе качались вправо-влево, вперед-назад, чтобы дружно хлопнуться опять о стену.

Видя, что в рубке невозможно ни сидеть, ни стоять на коленях, я выбрался наружу, пристегнулся страховочным леером и с восхищением стал наблюдать акробатические трюки, которые выделывал взобравшийся на мачту Норман. Тут он крикнул, что видит впереди световые вспышки. С одинаковыми промежутками в небе пробегало отражение вращающихся лучей маяка, скрытого за горизонтом слева по носу. Детлеф прокомментировал с мостика, что это, скорее всего, маяк на другой стороне Ормузского пролива. Чтобы обогнуть незримый в ночи крайний мыс Аравийского полуострова, нам следовало держать маяк справа по носу, а затем повернуть под острым углом в пролив, оставляя маяк слева.

К этому времени, во исполнение наших самых смелых надежд, ветер заметно отклонился к западу. Несомненно, и водный поток под нами, встретив неодолимый барьер, повернул и направился вдоль берега в нужную нам сторону. Нагрузка на рулевые весла была так велика, что левая уключина опять разошлась и грозила совсем порвать узлы Карло. Во избежание беды мы вызвали на корму всю команду и подняли тяжеленное весло так, что лопасть высунулась над водой на четверть длины. Правда, теперь с мостика уже нельзя было дотянуться до румпеля, и пришлось в самую качку, в темноте осваивать новый вид морской акробатики. Ведущую роль играл правый рулевой; когда же требовалось маневрировать и неудобным левым веслом, он подавал команду своему напарнику. Старшим рулевым стал Карло, а я, чтобы дотянуться до своего румпеля, влез на перила мостика. Разболтанные суставы деревянной конструкции рвались с кошачьим визгом из креплений, норовя защемить тебе палец руки или ноги. Стоя одной ногой на крыше рубки, другой — на привязанной к перилам снаружи узкой доске, служащей опорой для весла, я видел только пляшущую сферу света от фонаря, подвешенного Асбьёрном на качающемся топе. Да будь там хоть какой светильник, все равно подо мной смотреть особенно не на что: черная вода и больше ничего. И не за что ухватиться, кроме высокого веретена, которое устойчивым никак нельзя было назвать, поскольку я сам же крутил его румпелем. Поднятое вверх весло все время заедало, и всякий раз, когда Карло кричал, чтобы я живее поворачивал руль, приходилось толкать или тянуть мою единственную опору двумя руками, всецело уповая на привязанный к скользкому веретену страховочный леер.