Экспедиция «Тигрис» - [123]

Мы ломали себе голову, почему охотники на ночь неизменно возвращались к нам и возобновляли свое лунатическое шествие. По мнению Карло, они обнаружили, что на «Тигрис» ночью падает дождь из летучих рыб. Корифены шли с разинутой пастью таким плотным строем, что не застрявшая на ладье летучая рыба неизбежно доставалась какой-нибудь из них. Но почему сбор непременно у левого борта? Потому ли, что именно с этой стороны вечером, перед тем как эскорт погружался в сон, наш золотистый кораблик озаряла восходящая луна? Мы терялись в догадках. Одно было очевидно: на ночь корифены для безопасности сбивались в стаю, подобно животным прерий. Вероятно, «Тигрис» представлялся им надежным могучим защитником, и каждая корифена рассчитывала, что кто-нибудь из соседок поднимет тревогу, став жертвой внезапной атаки на дремлющую компанию. В Море Ленивцев у корифен были враги, способные проглотить их целиком так же запросто, как сами они могли съесть полдюжины летучих рыбок.

Однажды ночью, когда мы плыли в сопровождении нашего скопища светящихся призраков, я стоял у румпеля и дремал, прислонясь к перилам мостика. Внезапно меня заставил очнуться какой-то переполох возле борта ладьи. Фосфоресцирующие корифены метались в панике, словно Кто-то выпустил по ним торпеду. А вот и сама лучезарная торпеда! Она была и подлиннее, и потолще своих жертв. Спасаясь бегством, корифены тянули за собой искрящийся след, и казалось, на поверхности моря извиваются морские змеи, однако живая торпеда внесла сумятицу в световые узоры. Когда же тусклые огни пропали вместе с корифенами, мы рассмотрели в черной толще трехметровую молот-рыбу. Она уходила от ладьи, выписывая торчащим спинным плавником нервные зигзаги, словно недовольная доставшейся ей добычей.

Через минуту после того, как огромный хищник скрылся, корифены снова собрались вдоль левого борта ладьи, и строй их казался нам плотнее прежнего.

Молот-рыба — безжалостный охотник. Обычно эти акулы являлись ночью, когда легче было застигнуть врасплох корифен, но и днем вели себя активно. Однажды мы увидели, как с полдюжины корифен, спасаясь от погони, выскочили из воды, словно в подражание летучим рыбам. Последнюю в ряду подбросила вверх широкая молотовидная голова. Потеряв ориентацию, корифена упала прямо в грозную пасть подстерегавшего ее чудища.

Среди встреченных нами акул молот-рыба выделялась непостоянством. В отличие от большинства своих сородичей, она не была склонна подолгу сопровождать ладью. Явится вдруг, обследует окружение «Тигриса» и снова исчезает. В одно прекрасное утро, когда я, стыдливо прикрывшись камышовой ширмой, безмятежно восседал в забортном гальюне в левой части кормы, с мостика раздался крик:

— Большая акула за кормой!

Глянув под ноги, я увидел картину, безобразнее которой не узришь ни в одном гальюне. Пониже моей кормы постепенно возникла страховидная широкая голова здоровенной молот-рыбы. Впервые в жизни мне представился случай хорошенько рассмотреть свирепую физиономию этой безобразной твари. Более гротескного расположения глаз невозможно себе представить. Длиннейшие боковые выросты молотовидной головы напрашивались на сравнение с пышными усами, если бы не маленькие глазки по краям и расположенные поблизости ноздри. Отнесенная назад здоровенная пасть в нижней части головы неторопливо проглотила туалетную бумагу, меж тем как разбежавшиеся глаза воззрились на меня, как бы примеряясь к главному блюду. То ли кандидат в людоеды был близорук, то ли я ему приглянулся так же мало, как он мне, — так или иначе, он поплыл дальше. Я не решался поджать ноги, чтобы не привлекать к себе внимания. Трехметровый мышечный жгут в серой коже медленно, очень медленно проскользнул ниже моего седалища. Я мог бы свободно коснуться спинного или хвостового плавника, когда они поочередно проследовали под забортным загончиком, однако не посмел даже встать за плавками, покуда хвост не исчез из поля зрения.

После этого чудовище надумало поиграть с плывущим за нашей кормой резиновым спасбуем. Ребята не мешкая привязали к буксирному канату здоровенный крюк на короткой цепочке, Карло наживил его маленькой акулкой, и, к нашему общему восторгу, молот-рыба схватила приманку. После долгого поединка мы закрепили канат за кормовой брус; рыбина ответила тем, что развернула ладью на двадцать градусов, основательно взбила пенистую воду, потом стала нырять в разные стороны. Когда она поднырнула под ладью, канат зацепился за кормовой шверт, и он стал дергаться взад-вперед. Мы вытащили шверт. Несколько минут акула дубасила днище «Тигриса», и в кильватерной струе появились крошки камыша. Наконец возня прекратилась, но, сколько мы ни тянули, наших объединенных сил не хватало, чтобы вытащить канат.

Эйч Пи сделал еще раньше из бамбука и веревок маленькую водолазную корзину вроде той, какая была на «Кон-Тики». В плавках я чувствовал себя увереннее, а потому смело полез в корзину, когда ее спустили за борт. Ко всеобщему разочарованию — и к моему облегчению, — оказалось, что крюк пуст, просто он глубоко вонзился в камышовое днище. Меня окружал наш обычный эскорт, включая менее крупных белоперых акул, которых мы давно перестали опасаться. Молот-рыба исчезла, проглотив солидную наживку, но сперва она словно решила обыграть свое название: вбила крюк в камыш так основательно, что нам лишь с великим трудом удалось его выдернуть.