Экспат - [45]

— Агнетт…

— Чёрт возьми, ты сам говорил, что твоё первое правило…

— Не связываться с девушкой, долбанутее меня самого. Знаю.

— Вот и не связывайся, — сварливо сообщила рыжая, с хозяйскими привычками находя и извлекая вешалку. Повесила тонкое двубортное пальто, предъявив взору лаконичное и облегающее нужные места платье. Шерстяное, разумеется. Всё–таки на улице было ещё достаточно прохладно. — А то рано или поздно вместо травы выкуришь тетратранк, и мне придётся вспоминать похоронные воинские ритуалы. Если что, знаю с десяток, у меня был отдельный курс в рамках подкурса о воинских братствах.

— Боги, я уже и забыл, как же ты бываешь несносна, — вздохнул Эрнест. Агнетт требовательно глядела на него, не моргая. Изумрудные глаза, окаймлённые «траурными» стрелками. Безопасник не заметил, как перестал моргать. Но заметил — как что–то во взгляде девушки изменилось. Атмосферу разрядил звонок комбайна.

— Ты ещё не выкинул этот стимпанк? — подняла бровь снимавшая сапоги рыжая, кивая в сторону бытовой инженерии.

— Его звуки отлично успокаивают перед рабочей сменой, — пожал плечами А. Н., двигаясь на «кухню». — Собу будешь?

— С чем?

— С говядиной. Или её ненатуральными аналогами.

— Обожаю ненатуральные, вредные и вкусные аналоги, — гиперболизировано чувственно тряхнула головой Агнетт и усмехнулась.

— Тогда я достаю тарелку? — уточнил Эрнест.

— Обязательно.

Эрнест извлек из кухонного шкафа примитивные тарелки (керамика, желтизна и трещины), видавшие ещё первые волны человеческих переселенцев. Впрочем, свою роль они играли отлично, что весьма радовало. Наложив гречневую лапшу и тёмно–коричневые, пахнущие (как ни странно) мясом параллелепипеды в тарелки, А. Н. не без труда нашел чистые вилки. Аккуратно выложил на столик перед диваном. Восседавшая и положившая затянутую в чулок ногу на ногу Агнетт сжала губы.

— Всё нормально? — озадаченно проговорил Эрнест. Пивные пары в голове всё ещё мешали ему сосредоточиться. И никакие напитки не могли ускорить их прохождение.

— Нет. Мне нужно кое–что тебе отдать.

Теперь уже пришел черёд поднимать бровь Эрнесту. Тонкой рукой из рюкзака была извлечена непочатая бутылка памятного апероля. Их традиционного напитка нечастых встреч примирения.

— Я тебе давно уже должна, — сообщила в очередной раз обескураженному мужчине Агнетт, схватив столовые приборы. — Ух, как же я обожаю собу. Приятного аппетита.

— Агнетт…

— Эрнест. Не думай, что если мы спим и изливаем друг другу души, — ткнула вилкой в воздух рыжая, оставаясь с набитым ртом, — то долги должны оставаться неоплаченными. У меня есть принципы. Мне казалось, ты понимаешь такие нюансы.

— Ой, значит, на секс мне можно не рассчитывать? Понимаю, — саркастично произнёс А. Н. Увидел задумчивое выражение лица, извлекаемые из всё того же рюкзачка портсигар и мундштук. Общупал карманы — не нашёл зажигалку. Пошарив по полкам, нашел химические спички. Спокойно подкурил тонкую, «дамскую» сигарету. Зажёг наполовину сгоревший табак в трубке. Наконец, дождался ответа.

— Нет. Не «можно». Но сначала ты положишь бутылку, которую я извлеку из рюкзака, в холодильник. Затем мы поболтаем, и ты в итоге нальёшь себе и мне аперитива. Мы чокнемся один раз, второй, и через половину бутылки, наконец, мне удастся выдавить из тебя то, чего ты, по всей видимости, сегодня глотнул с лихвой, — покачала сигаретой Агнетт. Затянулась и резко подняла голову: — Твои шлюхи же не стряхивали пепел в кордиалы?

— Ни разу. Я бил по рукам.

— А лучше бы по лицу. Им бы понравилось. Да и тебе, небось. Я же тебя знаю, всё–таки, — отрывисто произносила рыжая, пока квартиру наполнял сладковатый запах вишневого табака сигарет.

— Ты, конечно, знаешь обо мне многое. Но по лицу и так бью чаще, чем хотелось бы.

Рыжая скривила уголок рта. Она откровенно не одобряла, цитата «способ растрачивания неплохих мозгов» путём службы в «Агни Корп». Но признавала право Эрнеста (да и вообще любого человека) на это самое «растрачивание». Как и право водить в Стэнтон–хаус любых гостей. В том числе — женского пола. Да, их отношения были весьма запутанными, и парадоксальными. Как и понимание друг друга.

Но отказаться от иронии Агнетт не могла. Как и А. Н. — от крови. У всех есть свои одержимости.

Воспользовавшись некоторой паузой, Эрнест раскопал глубоко спрятанные алые рюмки на тонкой ножке. Сполоснул проточной водой — после крайней попойки на рубиновом стекле остались потёки от высохшего моющего средства. Открыл ещё две банки «Трокадеры». Рыжая дождалась, пока А. Н. отвернётся, и сразу же потянулась за своим напиткам. Агнетт не сразу, но разделила его любовь к этому напитку. Так же, как он в своё время — её пристрастие к сладким и горьковатым ликёрам.

— Знаешь, последние недели я думала, от каких привычек ты будешь в случае чего–то отказаться, — обронила рыжая, кивая на запотевшую банку.

— Чего–то?

— Вынужденной анонимности, угрозы смерти или женитьбы, — пояснила Агнетт, и её алые губы сложились в сардоническую улыбку. — Так вот, я не могу представить, чтобы ты отказался от «Троки». На моей памяти что бы не случилось и где бы не оказался Эрнест А. Н. — он бы брал банку «Трокадеро».