Экспансия — III - [8]
— Ты думаешь, я поверил хоть одному твоему слову, Пол? Ты просто крепко жахнул и несешь чепуху.
— Готов тебе поклясться, что сегодня еще не пил…
— Значит, перепил вчера.
— Тебе хочется, чтобы было так?
— Да, мне так хочется.
— Ну и считай, что это так на самом деле… Чего не сделаешь для друга…
— Ты плохо говоришь. Пол.
— Ну и что?
— С твоим делом не все потеряно…
— С «моим». Значит, твоим оно никогда не было?
— Я плохо сказал, не сердись… С нашим делом не все еще потеряно…
— Ты хочешь, чтобы мальчики исчезли снова? Только если это случится, ты их больше никогда не увидишь. Фото убитых младенцев напечатает пресса, после того как исполнители передадут Макайру подлинники!
— Что ты болтаешь?! — разъярился Спарк. — Мы же говорим по телефону!
— Я понимаю, что мы не шепчемся! И я знаю, что мои разговоры прослушиваются! Тем лучше! Значит, эта свинья Макайр торжествует победу! Значит, он не будет строить мне пакостей! И тебе, кстати говоря, тоже!
— Я думал, что после пережитой трагедии мы станем еще ближе друг другу. Пол…
— Спарк, запомни, руководители разгромленных союзных армий перестают здороваться, потому что им стыдно смотреть в глаза друг другу. Мне стыдно смотреть тебе в глаза, понимаешь? Мне стыдно смотреть в глаза Кристе! Я избегаю видеть Элизабет, потому что оказался банкротом… Я банкрот! Вот и все! Пройдут годы, прежде чем я снова понадоблюсь этой стране! Но это будут трудные годы, а я хочу взять свое, чтоб не было так дерьмово, когда навалится старость.
— Я хочу встретиться с тобой, Пол.
— Только не говори как заправский квакер, ладно? Сегодня гала-прием в «Президенте», приезжай, выпьем, — и, не дождавшись ответа, положил трубку.
…Криста вернулась через полчаса; в ее облике угадывалась усталость, под глазами залегли тени, что делало лицо одухотворенным, исполненным постоянного внутреннего напряжения.
— Ты голоден, милый? Сейчас я сделаю тебе хороший стэйк, потерпишь десять минут? — спросила она Роумэна.
— Нет. Я еду на работу… Там хорошо кормят… На гала дают стэйки и виски. И много овощей — для тех, кто хочет похудеть.
— Ты выглядишь измученным.
— О, нет, я в хорошей форме, тебе просто кажется…
— Не приглашаешь меня с собою?
— Тебе там не понравится, родная. Ты не любишь этих людей. Я тоже их не очень-то жалую, зато именно на гала-приемах можно договориться с суперактером и пригласить на роль, уломав его на пару десятков тысяч баков — тоже деньги… Мы же уговорились: еще два-три года, я собираю деньги, мы летим на Гавайи, покупаем там землю, строим дом и шлем все к чертовой матери…
— Я не могу тебе помочь на этих проклятых гала-приемах выбивать баки из капризных суперактеров? — Криста вымученно улыбнулась.
— Я не монстр, — ответил Роумэн. — Это плохо — обижать актеров, они — художники, их и так все обманывают, а тебе они сразу поддадутся… Я уговариваю их взять то, что им полагается, и ни баком больше… Если хочешь видеть, как я с ними хитрю, — едем, только надо ли тебе это?
— Кого ты сегодня станешь призывать к справедливости? Мужчину или женщину?
— Всех, кто попадет под руку.
— Сделать кофе?
— Нет, родная, не хочу.
— Сердце не болит?
— Работает, как часы фирмы «Павел Буре».
— Слава богу… Меняется погода, я очень боялась, что у тебя замолотит заячий хвостик…
— Ты давно не называла мое сердце заячьим хвостиком…
— Ты просто забыл, — Криста улыбнулась, наблюдая за тем, как Роумэн надевал черную узенькую «бабочку». — Я тебе говорила это вчера.
— А я уже спал… Я стал очень уставать и поэтому засыпаю в одну минуту… Старик, я же тебя предупреждал…
Криста подошла к нему, положила руки на плечи, поднялась на мысочки, потянулась губами к его осунувшемуся, сильно постаревшему лицу:
— Ты сердишься на меня, любовь? Скажи — за что? Я не нахожу себе места…
Роумэн прикоснулся к ее выпуклому лбу, усыпанному веснушками, холодными губами, закрыл глаза, потерся носом об нос и пошел к двери; на пороге, не оборачиваясь, сказал:
— Если не приеду — не волнуйся, значит, перепил и остался в Голливуде.
— Ой, пожалуйста, не оставайся в Голливуде! Мне так страшно одной.
Вздохнув, Роумэн ответил:
— К сожалению, тебе нечего бояться, девочка. Я раздавлен и поэтому никому больше не нужен. Как и ты. Да здравствует спокойная жизнь обывателей, никаких волнений и забот… Я позвоню. Целую, девочка…
…Режиссер Гриссар — после того, как приглашенные отсиживали за столом, — собирал вокруг себя толпу завороженных слушателей; хотя фильмы его не блистали, середнячок, но манера говорить, неожиданность мыслей были порою любопытны.
