Экономист под прикрытием - [26]

·        Цена капучино после налогообложения: 99 центов

·        Готовность уплатить за капучино: 95 центов

·        Проданных капучино: ноль

·        Собранные налоги: ноль

Эта сделка могла породить выигрыш в эффективности в 5 центов (капучино стоит 90, но был оценён в 95), но этого не произошло из-за налога. Ещё хуже, что налог даже не был уплачен. Если бы при таких обстоятельствах государство отказалось от налога, ему бы хуже не стало, а покупателю кофе стало бы лучше: налицо выгода в эффективности.

Налоговым чинам нелегко понять, когда стоит взимать налог (т.е. когда это не изменит поведения покупателя), а когда лучше от него отказаться (поскольку потенциальные покупатели от него уйдут, просто не купив кофе). Но они пытаются сделать это при помощи стратегий Ценового таргетирования, наподобие тех, что мы обсуждали во второй главе. Налоги часто оказываются выше, когда чувствительность к ценам ниже. Так, государство облагает высокими налогами бензин и сигареты, но не ради охраны природы и здоровья людей, а потому что одним нужно ехать, а другие не могут не курить. Поведение этих покупателей не сильно изменится даже перед лицом высоких налогов.

Перед нами дилемма. Нам нужно избежать неэффективности, мы не хотим упустить шанс сделать кому-нибудь лучше без ущерба для остальных. Но налоги порождают неэффективность, и большинству из нас кажется, что налоги помогают перераспределить доходы (в той или иной мере) от богатых к бедным. Похоже, у нас два противоречащих друг другу императива: избежать бесполезной растраты, то есть «неэффективности», и при этом сделать так, чтобы блага были распределены более-менее равномерно. Нужен способ сделать экономику и эффективной, и справедливой.

Можем ли мы обратиться к рынкам,чтобы помочь установить справедливость?

Верно ли, что нам необходимо выбрать одно из двух: либо эффективные, совершенные рынки, либо справедливое, благотворное вмешательство государства? Похоже, именно такого мнения придерживаются все правительства свободного мира со времён Великой депрессии и Второй мировой войны. «Новый курс» президента Рузвельта в 1930-е привёл к усилению роли государства в ответ на Великую депрессию. В Британии послевоенный кабинет министров Клемента Эттли взял под контроль значительную часть организаций здравоохранения, сталелитейной и нефтяной отрасли, воздушных и железнодорожных перевозок, телефонной связи. Государственные компании взяли верх отчасти потому, что в послевоенные годы лишений, невзгод и надежд экономисты питали определённое доверие к руководителям военного времени и надеялись, что организовать эффективную экономику у тех получится не хуже, чем боевые действия. Немногие предвидели будущий коллапс государственной экономики, как в крупных странах (Китай и СССР), так и в мелких (Танзания, Северная Корея). Но даже если кто и верил, что рыночная система более эффективна, в 1940-е это было не так важно: послевоенное лейбористское правительство Британии было готово с лёгким сердцем пожертвовать некоторой эффективностью ради более справедливого общества.

Но давней дилемме между эффективностью и справедливостью жить оставалось недолго благодаря молодому жителю Нью-Йорка по имени Кеннет Эрроу. Он не понаслышке знал, что такое несправедливость. В совсем ещё юном возрасте, во время Великой депрессии, Эрроу стал беспомощным свидетелем того, как его отец потерял успешный бизнес и все сбережения. В сердце его жило стремление к социальной справедливости, однако, мысля рационально, он не мог игнорировать проблему эффективности. Молодой экономист направил всю свою логику на борьбу с противоречием между безупречной эффективностью свободного рынка и потребностью в справедливости. Его решение оказалось блестящим; оно переворачивало традиционные аргументы о рынках и эффективности с ног на голову. Эрроу показал, что не только все совершенные рынки эффективны, но и любой эффективный результат можно получить посредством конкурентного рынка, если скорректировать стартовые позиции. Эрроу был удостоен всех возможных для экономиста почестей, он и по сей день остаётся самым молодым лауреатом Нобелевской премии по экономике. В чём же важность его идеи?

***

Я называю это «теоремой о преимуществе на старте». Отвлечёмся от реальной экономики с её немыслимой сложностью и поразмыслим над простым, элементарным состязанием: спринт на сто метров. Забег выигрывает тот, кто быстрее всего бежит. Если нужно, чтобы все бегуны финишировали одновременно, достаточно изменить правила забега, приказав самым быстрым притормозить, а при пересечении финишной черты всем взяться за руки. Пустая трата таланта. Но можно перенести стартовые колодки одних бегунов вперёд, других — назад, так что даже если бы все бежали в полную силу, в соответствии с правилами и целями спринта, самому быстрому участнику пришлось бы покрыть дополнительное расстояние. В итоге он пересёк бы ленточку ноздря в ноздрю с самым медленным бегуном.

Эрроу показал, что тот же самый подход может сработать при попытке уравновесить крайности конкурентных рынков: вместо того чтобы вмешиваться в саму их работу, нужно подправить стартовые позиции игроков при помощи единовременных выплат и разовых сборов.