Экономика творчества в ХХI веке. Как писателям, художникам, музыкантам и другим творцам зарабатывать на жизнь в век цифровых технологий - [90]

Большую часть третьего десятка Джонс провела в хипстерской части Бруклина, работая в ресторане – и на самом деле любила эту работу, – она наслаждалась жизнью, но добилась относительно небольшого прогресса в искусстве. Приближаясь к тридцатилетию, она решила взяться за ум. Резиденции в Рочестере и Гранд-Рапидс (за которые она должна была платить) предоставили ей первую возможность заниматься творчеством полный рабочий день и в тишине. «Нью-Йорк такой шумный», – сказала Джонс, а потом добавила, что еще и дорогой и отвлекающий. Третья резидентура помогла ей попасть туда, где ей понравилось: в Питтсбург, город, о котором она слышала много хорошего, но в котором никого не знала. Она говорила, что переезд туда означал «бросить все и всех, кого я знала». Джонс идентифицировала себя с Бруклином, была с ним связана (в том числе и через муралы в своем районе), но пришло время для следующей главы.

Это было трудно; началось все с «шестимесячной депрессии», рассказывает она. Арендная плата Джонс снизилась вдвое (а места стало в разы больше), но ее доходы упали почти на столько же (она нашла работу в гостинице сети Ace Hotel), и, конечно же, выплаты по кредиту не сдвинулись с мертвой точки. Тем не менее, по ее словам, она пришла «попытаться найти свое племя», и через год ей это удалось. «Мои знакомые в Питтсбурге? Все творческие люди, – сказала она. – Мы все – авторы». И поскольку местная сцена невелика, «все тянут друг друга вверх по лестнице. В Нью-Йорке такого не было». В таких городах, как Детройт, Буффало и Рочестер, все время происходит что-то творческое, говорит Джонс, «но я думаю, что в Питтсбурге это делается очень-очень интересно».

В Питтсбурге были и другие вещи, с которыми она не сталкивалась в Нью-Йорке, – например, отсутствие молодого черного среднего класса или бессознательной спеси особого, невежественного вида, из серии «Боже, какой ты умный». Искусство Джонс фокусируется на вопросах джентрификации и ее влиянии на афроамериканские общины. Именно она говорила о важности быть «хорошим новичком». Когда мы разговаривали, она как раз закончила монтаж экспозиции, состоящей из изображений, сделанных на окнах, которые вынули из разрушенных домов. Джонс надеялась, что этот проект станет «началом разговора об изменениях, происходящих в Питтсбурге, и о том, кто эти новые поселенцы, и что мы можем сделать, чтобы полностью не искоренить всех, кто когда-либо здесь жил».

Джонс также хотела сделать искусство более доступным в финансовом смысле: и в материальном, и в духовном – принты, открытки, журналы, – что принесло бы дополнительную выгоду в виде диверсификации ее потока доходов. При создании онлайн-бизнеса она планировала опираться на свою маркетинговую смекалку. Можно создать сайт, объяснила она, но «актуальным его сделает только Instagram. Потому что это как раз способ постоянно напоминать людям о своем существовании. Мне не нужно писать о своем бизнесе. Мне просто нужно что-то разместить, а потом люди со словами “О да, Атия” кликают на мою страницу. Такова природа этого перехода по ссылкам, которым мы все занимаемся. Сайт просто существует, а ты просто “от случая к случаю” заглядываешь туда по делам. Ты даже не говоришь об этом. А потом в каждом пятом сообщении ненавязчиво напоминаешь: “Кстати, это продается”».

Ее преданность искусству – попыткам «стать такой художественной, творческой личностью, какой мне хочется», – была весьма пугающей. «Я пытаюсь не фантазировать о развитии карьеры, – сказала она, – это мое слабое место». Она сказала, что не боится бедности, «потому что уже была бедна», но перспектива пожертвовать своей общественной жизнью ради изоляции в студии была пугающей, и тем более страшной казалась возможность примерить на себя личность «художника» как альтернативу просто занятиям искусством. Однако все это было лучше, чем остаться в сфере услуг навсегда. «Я должна это сделать, – сказала она. – Я очень долго находилась в творческом поиске, и теперь поставила себя в такое положение, когда это единственный выход».

11 Кино и телевидение

Телевидение – большое исключение. Любое другое искусство либо голодает за деньги, либо уступило хитовой модели победителей и проигравших, либо и то и другое. Телевидение управляется наличкой, и деньги относительно хорошо распределены между авторами. Причины очевидны: все мы продолжаем платить за это большие суммы (как напрямую, через абонентскую плату, так и косвенно, в виде рекламы), и эти ресурсы используются для того, чтобы снимать больше шоу, а значит, нанимать больше людей, чем когда-либо. Не случайно телевидение, «ящик», «помойка», – расцветает в творческом смысле, живет восторгами и ожиданиями, как ни один другой вид современного искусства.

Как так вышло? Лучшее, что кабельное и потоковое вещание сделали для медиа за последние двадцать лет, как с эстетической, так и с финансовой точки зрения – и именно на это обстоятельство медиасцены сейчас чаще всего жалуются, – фрагментировали зрительскую аудиторию. В эпоху сетей все смотрели одно и то же, а это означало, что в программу ставились только те передачи, которые предположительно понравились бы всей стране (и это было бы приемлемо для корпораций, размещавших рекламу). Да, американцы находились в одной точке отсчета, когда смотрели Уолтера Кронкайта, но точно так же они смотрели «Деревенщина в Беверли-Хиллз» (The Beverly Hillbillies), топовое шоу года, когда Кронкайт занял кресло ведущего