Экономика каменного века - [13]

^щъ. В самом деле, никто особо не держится за свое добро и пожитки, которые, какими бы они ни были, часто с легкостью теряются и с такой же легкостью заменяются другими... Индеец никогда не заботится о вещах, даже если для этого имеются все условия. Европейцу остается только покачать головой при виде того безграничного безразличия, с которым эти люди волочат по грязи или отдают на растерзание детям и собакам совершенно новые вещи, хорошую одежду, свежие продукты и различные ценные изделия... Дорогими вещами, которые им дают, они любуются в течение нескольких скольких часов, пока не прошло любопытство. После этого они бездумно оставляют их портиться в грязи и сырости. Чем меньше они имеют, тем удобнее им путешествовать, и в случае, если что-то сломалось, они это заменяют. Таким образом, они полностью равнодушии» к материальной собственности (Gusinde, 1961, р. 86-87).

Охотник, могут сказать, — «человек неэкономический». По крайней мере, в том, что касаекя вещей, не первоочередных для выживания, он являет [17]

собой полную противоположность типичной карикатуре, увековеченной на первой странице любого издания основных принципов экономики». Потребности его скудны, а средства их достижения (относительно) многочисленны. Следовательно, он «относительно свободен от материального прессинга», не имеет «чувства собственности», демонстрирует «неразвитое чувство собственности», «полностью нечувствителен к материальному прессингу» и проявляет «недостаточную заинтересованность» в развитии технологического оснащения.

В таком отношении охотников к имуществу имеется один тонкий и важный момент. С точки зрения внутренней экономической перспективы, казалось бы, нельзя сказать, что их потребности «сдерживаются», желания — «подавляются» или даже что их понятие о благосостоянии «ограничено». Подобные формулировки заведомо предполагают наличие «Экономического человека» и борьбу охотника с собственной порочной натурой, которая в конечном счете подчиняется культурному обету бедности. Эти фразы предполагают добровольный отказ от жажды наживы, способность к которому реально никогда не была развита, и подавление желаний, о котором никогда не было речи. «Экономический человек» — это буржуазная конструкция, по выражению Марселя Мосса, «не позади нас, но впереди, как и „нравственный человек»». Это не означает, что охотники и собиратели обуздали свои материальные «импульсы»; они просто не сделали из них института. «Более того, если великое благо — быть свободными от величайшего зла, наши дикари (монтаны) счастливы, так как в их лесах не царствуют два тирана, приносящих ад и пытки множеству европейцев, — амбиции и скупость... — они довольст­вуются скромной жизнью и никто из них не продает душу дьяволу, чтобы обрести богатство» (LeJeune, 1897, р. 231).

Мы склонны считать охотников и собирателей бедными, потому что у них ничего нет; возможно, правильнее было бы считать их свободными, потому что у них ничего нет. «Крайняя ограниченность имущества освобождает их от всех забот за исключением самых насущных и позволяет наслаждаться жизнью» ^ш^е, 1961, р. 1).

Жизнеобеспечение

В то время, когда Херсковиц писал свою «Экономическую антропологию» (1958), было принято рассматривать бушменов или австралийских аборигенов в качестве «классической иллюстрации народов, у которых экономические ресурсы крайне скудны» и которые живут в столь ненадежных местах, что «только самые интенсивные усилия могут сделать выживание возможным». Сегодня есть все основания пересмотреть это «классическое» понимание. Основания дают факты, относящиеся пре­имущественно к тем же двум группам. Хорошим доводом может служить хотя бы то, что охотники и собиратели работают меньше нас и добыча пропитания является у них не постоянным изнурительным занятием, а задачей, возникающей лишь периодически; времени на досуг у них — сколько угодно, а количества «дневного сна на душу населения в год» куда больше, чем в любом другом обществе.

Некоторые убедительные факты, относящиеся к Австралии, появляются уже в ранних источниках, но сейчас нам особенно посчастливилось получить многочисленные матеириалы, собранные в 1948 году американо-австралийской научной экспедицией к Арнемленде. Опубликованные в I960 году, эти поразительные данные должны побудить к пересмотру взглядов на австралийский материал более чем вековой давности, возможно, и потребовать ревизии всей антропологической мысли за еще более дли-и-льный период. Ключевым здесь стало исследование Маккарти и Макартура (McCarthy diid McArthur, 1960), посвященное распределению времени, затрачиваемого на охоту и собирательство, и дополненное проделанным Макартуром анализом питательной ценности добываемых продуктов.

Рис. 1.1 и 1.2 суммируют основные результаты исследований. Это были кратковременные наблюдения, проведенные во время нецеремониальных периодов*. Наблюдения ia жителями района Фиш Крик велись и фиксировались дольше (14 дней), чем наблюдении за жителями побережья Хемпл Бэй (7 дней). Насколько я могу судить, в отчетах речь идет только о работе взрослых. Диаграммы отражают информацию о расписанных этнографами буквально по минутам занятиях охотой, сбором растений, приготовлением пищи и починкой оружия. На обеих стоянках люди были свободно кочующими коренными австралийцами, жившими в период исследования вне миссии или других поселков, хотя это не обязательно была постоянная или даже обычная для них обстановка.