Экономические очерки. История идей, методология, неравенство и рост [заметки]

1

^* Опубликовано: Истоки. Экономика — мрачная наука? Вып. 9 / под ред. В. С. Автономова и др. М.: Изд. дом НИУ ВШЭ, 2019. С. 126–166.

2

В сочинениях Карлейля имя Мальтуса упоминается лишь дважды [Dixon, 1999]. Более или менее развернутый «мальтузианский» пассаж обнаруживается в его очерке «Чартизм»: «Споры о Мальтусе, „Принципе Народонаселения“, „Превентивном Сдерживании“ и тому подобном, которые уже долгое время терзают слух публики, поистине достаточно прискорбны. Безотрадное, тоскливое, мрачное чувство, без надежды на этом или том свете, вызывают все эти признания превентивного сдерживания и отрицания превентивного сдерживания. Антимальтузианцы, ссылающиеся на свою Библию, чтобы отрицать очевидные факты, представляют собой неприглядное зрелище. С другой стороны… о чудесные мальтузианские пророки! Неужели, по-вашему, возможно, чтобы сорок миллионов работающих людей одновременно объявили забастовку… и, объединенные во всеобщем профсоюзе, проявили решимость ничего больше не делать, пока ситуация на рынке труда не станет удовлетворительной?» [Carlyle, 1840, р. 109]. Хотя используемый здесь набор эпитетов (dreary, stolid, dismal) частично дублирует тот, что присутствует в «Речи» (dreary, desolate, abject, distressing, dismal), очевидно, что он отражает отношение Карлейля не столько к содержанию доктрины Мальтуса, сколько к нескончаемым бессмысленным спорам вокруг нее. Карлейль дает понять, что считает такие споры пустопорожней болтовней. Стоит добавить, что Мальтус сам признавал, что его взгляды на человеческую жизнь имеют «несколько меланхолический оттенок» (цит. по: [Dixon, 1999, р. 3]). Однако в позднейших изданиях «Опыта о законе народонаселения» он смягчил свою исходную позицию, предположив, что использование средств превентивного сдерживания (контроль за рождаемостью) способно затормозить рост населения и что поэтому «наши перспективы касательно будущего … далеки от того, чтобы быть полностью обескураживающими» (цит. по: [Ibid.]). Что же касается традиции связывать выражение «мрачная наука» с доктриной Мальтуса, а не с антирасистскими и антирабовладельческими установками экономистов-классиков, то начало ей, по-видимому, положил американский экономист Амаса Уолкер [Levy, 2001a]. Такая переадресовка была впервые совершена в его учебнике политической экономии «Наука богатства» (1866), изданном после окончания Гражданской войны в США, когда публичная демонстрация симпатий к идеям расового рабства сделалась неприличной.

3

Эта расширенная версия примерно вдвое больше первоначального варианта, опубликованного в «Журнале Фрейзера для города и деревни».

4

По подсчетам Д. Леви, из 69 упоминаний «мрачной науки» в статьях, опубликованных за последние десятилетия в 10 ведущих экономических журналах, это выражение в 47 случаях употреблялось в связке со словами «Мальтус» или «мальтузианство» и лишь в 2 случаях в связке со словами «негр» или «ниггер» [Levy, 2001c].

5

По-английски quirky — пройдошливый, а по-шотландски croudy — воркующий.

6

В XIX столетии слава Карлейля гремела по всей Британии. В рассказе А. Конан-Дойля «Этюд в багровых тонах» д-р Ватсон убеждается в полном выпадении Шерлока Холмса из круга образованных людей, когда узнает, что Холмс, во-первых, никогда не слышал имени Карлейля и, во-вторых, не знает, что Земля вращается вокруг Солнца.

7

Стоит пояснить, что в британских университетах того времени ректорство было почетным званием, а не административной должностью.

8

«Квоши» (Quashee) — принятое во времена Карлейля презрительное обозначение чернокожих жителей Британской Вест-Индии, которое они получили после отмены рабства (от англ. to quash — аннулировать).

9

Эта скрытая полемика Карлейля со Смитом подробно обсуждается в работах Д. Леви [Levy, 2001a; 2001b].

10

В свете антисмитовских идей Карлейля показательно выглядят его нападки не только на обмен, но и на язык: так, он выражал пожелание, чтобы хотя бы у одного поколения людей отрезали языки, запретили литературу и оно прожило жизнь в полном безмолвии [Carlyle, 1850, сh. V].

11

По определению Карлейля, чернокожие — это всего лишь двуногие животные без перьев: «С некоторых пор здесь в Англии стали принимать за достоверное, что свободны все двуногие животные без перьев. „Вот, — кричат, — несчастный негр, который леность предпочитает труду, разве он не должен быть свободен, чтобы иметь право выбора между тем и другим? Разве он не человек и не брат наш?“. Несомненно, у него две ноги и он лишен перьев» [Carlyle, 1850, p. 317]. Определение человека как двуногого животного без перьев восходит к Платону. Чтобы опровергнуть его, Диоген, по преданию, решил предъявить всем общипанного петуха.

12

Последняя фраза пародирует агитацию, которую широко использовали борцы за права рабов в Великобритании. Речь идет об изображении негра в цепях, обращающегося к читателю со словами: «Разве я не человек и не брат твой?».

13

На «Речь» Карлейля Дж. С. Милль дал развернутый критический ответ в статье, опубликованной в 1850 г. в том же «Журнале Фрейзера для города и деревни» [Милль, 2019]. Возражая Карлейлю, он среди прочего напоминал, что первые высокоразвитые цивилизации, известные истории, создали жители Африки.

14

Естественно, экономисты объясняли такое поведение иначе, не усматривая в нем каких-либо расхождений с общими принципами политической экономии. Если чернокожие жители Ямайки отказываются наниматься на работу, значит, предлагаемая им заработная плата недостаточно высока. По мнению Милля, следует не осуждать, а приветствовать сложившуюся на Ямайке ситуацию, когда труд бывших рабов, долгие годы прозябавших в нищете, приобрел такую высокую цену, что она позволяет им жить в относительном комфорте. Что касается массовой безработицы в Ирландии, то она, как объяснял Милль, есть следствие архаичных институтов, регулирующих земельные отношения. (На это Карлейль не преминул саркастически заметить: пусть так; но какая «раса» создала подобную форму организации (arrangement) землевладения? Впрочем, в ответ на его замечание Милль мог бы не менее резонно возразить, что эти институты были насаждены как раз не низшей («кельтской»), а высшей («саксонской») расой.) Наконец, Милль обращал внимание на странную асимметрию в рассуждениях Карлейля: он рисует картину повального безделья среди «квошей» исходя из информации о забастовке с требованиями повысить заработную плату в Демараре (одной из Британских колоний в Вест-Индии), но при этом почему-то забывает о точно таких же забастовках, организуемых белыми рабочими, сообщения о которых приходят из Манчестера и других английских городов чуть ли не ежедневно.

15

Практически одновременно с Карлейлем идея трудовых армий была высказана в «Манифесте коммунистической партии» К. Марксом и Ф. Энгельсом [Маркс, Энгельс, 1955, т. 4]. В XX в. она была реализована на практике Л. Троцким.

16

Чтобы заставить неработающих трудиться, Карлейль был готов применять самые сильнодействующие средства: «Каждому из вас я скажу тогда: вот работа для вас — отдайтесь ей, как подобает мужчинам, как подобает солдатам, с послушанием и усердием. …Если вы будете отказываться отдавать ей себя, уклоняться от тяжкого труда, не подчиняться правилам, я стану предостерегать и попытаюсь вразумить вас; если это окажется тщетно, я подвергну вас порке; и, наконец, если и это окажется тщетно, я пристрелю вас и освобожу от вас Божий мир» [Carlyle, 1850, p. 59].

17

Работорговля плоха тем, что несовместима с карлейлевским идеалом пожизненной занятости. Ведь каждая сделка по купле-продаже раба приводит к тому, что он меняет «место работы», а подчас даже и сферу занятий.

18

В «Капитале» Маркс так комментировал позднейшие высказывания Карлейля на этот счет (уже применительно к объяснению причин Гражданской войны в США): «Наконец, раздался голос оракула, г-на Томаса Карлейля. …В короткой притче он сводит единственное великое событие современной истории, Гражданскую войну в Америке, к тому обстоятельству, что Петр с Севера изо всех сил стремится проломить череп Павлу с Юга, так как Петр с Севера нанимает своего рабочего „поденно“, а Павел с Юга „пожизненно“. …Так, лопнул, наконец, мыльный пузырь симпатии тори к городским, — но отнюдь не к сельским! — наемным рабочим. Суть этих симпатий называется рабством!» [Маркс, 1960, т. 23, c. 266].

19

Сходную судьбу он пророчил и ирландцам: «Пришло время, когда либо нравы ирландского населения должны быть хоть немного улучшены, либо в противном случае оно должно быть истреблено (exterminated)» (цит. по: [Levy, 2001a, p. 14]).

20

В карлейлевских высказываниях об «организации труда» легко просматриваются следы его увлечения идеями А. Сен-Симона и сенсимонистов.

21

В «Памфлетах последнего дня» Карлейль именует политическую экономию «новейшим Евангелием серафического д-ра М’Крауди» [Carlyle, 1850, p. 21].

22

Единственное, что в мире laissez faire связывает низшие и высшие классы, иронизировал Карлейль, — это возможность заразиться тифом [Carlyle, 1843].

23

Карлейль не уставал повторять, что идеализированный образ низших классов, который усвоила себе политическая экономия, имеет мало общего с действительностью: в душе у них не повиновение, а лень, обжорство и мятежи [Carlyle, 1853, p. 308]. По его саркастическому замечанию, ему никогда не доводилось видеть несчастных белошвеек, по которым проливают слезы филантропы, а вот о белошвейках, требующих оплату побольше, со здоровым аппетитом на выпивку и закуску он слышит на каждом углу [Carlyle, 1850, p. 359]. Ясно же, что такого рода публику нельзя оставлять без присмотра, предоставляя ее самой себе! По Карлейлю, проблема бедности решается просто: надо принудить каждого исполнять свои обязанности и тогда не останется ни одного бедняка [Ibid., p. 201–202].

24

Примечательно, что призыв Карлейля к ликвидации рабовладения силой касался только двух стран — Кубы и Бразилии, выступавших в то время главными конкурентами Британской империи на мировом рынке сахара. Он не имел ничего против того, чтобы в странах, не производящих сахара, рабство сохранялось.

25

^* Опубликовано: Экономическая социология. 2018. Т. 19. № 3. С. 25–49; № 4. С. 12–42.

26

При первой публикации «Протестантской этики» (1904–1905) слово «дух» в названии работы фигурировало в кавычках, чем подчеркивалась его цитатность. Во втором издании (1920) кавычки были сняты.

27

«Самой общей предпосылкой… новейшего капитализма является рациональный расчет капитала… Дальнейшими предпосылками являются: 1. Присвоение частными автономными промышленными предприятиями свободной собственности на вещные средства производства (землю, приборы, машины, орудия и т. п.). Это явление известно только нашему времени… 2. Вольный рынок, т. е. свобода рынка от нерациональных стеснений обмена, например, от сословных ограничений… 3. Рациональная, т. е. строго рассчитанная и поэтому механизированная техника как производства, так и обмена… 4. Рациональное, т. е. твердо установленное право. Чтобы капиталистический порядок мог функционировать рационально, хозяйство должно опираться на твердые правовые нормы суда и управления… 5. Свободный труд, т. е. наличность таких людей, которые не только имеют право свободно продавать на рынке свою рабочую силу, но и экономически принуждены к этому… Рациональный капиталистический расчет мыслим лишь на почве свободного труда, т. е. лишь в тех случаях, когда наличие рабочих, с формальной стороны добровольно предлагающих свой труд, фактически же вынужденных к тому бичом голода, дает возможность, на основании условленной заработной платы, заранее определенно вычислять издержки производства. 6. Коммерческая организация хозяйства, под которой здесь разумеется широкое применение ценных бумаг для установления прав участия в предприятиях и прав на имущество, словом: возможность исключительной ориентировки при покрытии потребностей на рыночный спрос и доходность предприятия» [Вебер, 2001, с. 255–257].

28

Вебер поясняет: не везде, где имеются крупные профсоюзы, присутствует «дух тред-юнионизма» или «синдикализма»; наличие большой армии не обязательно порождает «дух милитаризма»; если у страны есть колонии, это еще не значит, что в ней царит «дух империализма»; наконец, не все тексты, написанные профессорами, проникнуты «профессорским духом» [Weber, 2002]. Точно так же нет ничего противоестественного в капитализме без «капиталистического духа».

29

Как видно из этого фрагмента, Вебер сам признавал, что капитализм в достаточно развитых формах существовал задолго до возникновения протестантизма.

30

В переводе «Протестантской этики» на английский язык Т. Парсонс использовал для передачи веберовской метафоры «стального панциря» выражение «железная клетка» [Weber, 2001]. С его легкой руки концепт «железной клетки» стал широко использоваться в последующей социологической литературе.

31

Интересно, как бы Вебер определил такую фигуру, как Генри Форд — как «авантюристического» или же все-таки как «рационального» капиталиста?

32

«В новых условиях капитализм может вполне комфортно продолжать существовать, но либо (как это происходит по большей части сегодня) в качестве фаталистически принимаемой неизбежности, либо (как это было в эпоху Просвещения и сохраняется до сих пор в либерализме современного толка) в качестве неплохо зарекомендовавшего себя относительно оптимального средства для сотворения… относительно лучшего из всех относительно лучших миров. Но для серьезно настроенных наблюдателей капитализм не является более внешним выражением определенного строя жизни, основанного на глубинном, неделимом и всеобъемлющем единстве личности. И было бы большой ошибкой полагать, что этот факт может остаться без последствий, если иметь в виду место капитализма в рамках общей культуры, прежде всего с точки зрения порождаемых им результатов, но также и с точки зрения его внутреннего устройства, а в конечном счете и с точки зрения его судьбы» [Weber, 2002, p. 294–295].

33

«Именно абсолютная суверенность Бога вызывает обусловленное практическим религиозным интересом желание хоть разок заглянуть в его карты, ведь узнать свою судьбу в потустороннем мире — элементарная потребность каждого человека» [Вебер, 2017, с. 183].

34

«Значение имеет не этическое учение религии, а та форма этического поведения, за которую, в зависимости от характера и обусловленности соответствующих средств к спасению, предлагаемых данной религией, даются премии… В пуританизме это была определенная методически-рациональная система жизненного поведения… За „доказывание“ своей избранности перед Богом предоставлялась премия в виде гарантии спасения во всех пуританских деноминациях; за „доказывание“ своей избранности перед людьми — премия в виде социального самоутверждения внутри пуританских сект. Оба принципа дополняли друг друга, действуя в одном и том же направлении» [Вебер, 1990, с. 290 (с изменениями)].

35

В настоящее время эти лингвистические изыскания Вебера признаются безусловно ошибочными [Giddens, 2001, p. 20].

36

Говоря языком современной экономической теории, усвоение норм протестантской этики позволяло успешно решать проблему «отлынивания», т. е. уклонения работников от выполнения ими своих контрактных обязательств, освобождая предпринимателей от обременительных издержек по мониторингу и контролю за их поведением и ускоряя тем самым накопление капитала. Это был как бы подарок капитализму от протестантской этики.

37

«Мирской аскет по своей природе — прирожденный профессионал, не задающийся вопросом о конечном смысле своих занятий в миру и считающий это ненужным, ведь ответственность за мир несет не он, а Бог, а ему самому достаточно сознания, что своими рациональными действиями он выполняет волю Божью» [Вебер, 2017, с. 187].

38

Одним из ярких примеров логической непоследовательности Вебера служат как раз его комментарии к Бакстеру, которого он цитирует в «Протестантской этике» чаще, чем любого другого автора. Вебер признает, что Бакстер фактически отказался от идеи «двойного декрета», иными словами — от доктрины предопределения [Вебер, 1990, с. 217, 248]. Но это признание нисколько не мешает ему продолжать ссылаться на высказывания Бакстера для иллюстрации того, как доктрина предопределения влияла на экономическое поведение верующих.

39

На самом деле речь у Маккиннона идет не о логических неувязках, а о поведенческом неправдоподобии веберовской аргументации. Если смотреть на ситуацию глазами верующих, то все вроде бы в порядке: столкнувшись с дилеммой, следовать наставлениям проповедников или же обрести знание своей будущей судьбы, они выбирают второе. Но самим протестантским проповедникам Вебер, по существу, вменяет шизофреническое раздвоение: сегодня они рассказывают пастве о том, что нельзя служить одновременно Богу и Мамоне и что мирские дела отвлекают от дел духовных, а завтра рассказывает ей о том, что только через мирской успех можно узнать, предназначен ты к вечной жизни или к вечной смерти. Психологически ситуация совершенно непредставимая. Этот центральный пункт маккинноновской критики был Заретом проигнорирован или же просто не понят.

40

У веберовской экзегезы имеется еще одна странная «теологическая» лакуна, не отмеченная Маккинноном. Возводя этику мирской аскезы к кальвинистскому учению о предопределении, Вебер, как мы видели, приписывает ее также целому ряду протестантских сект, не разделявших этого учения. Каким образом носителями подобной этики могли оказываться представители сект, генетически никак не связанных с кальвинизмом, остается неясным. Что еще сверх и помимо доктрины предопределения могло быть ее источником и основой?

41

Вот совсем иное суждение о различиях между протестантским и католическим «этосами», высказанное И. Тэном в его «Заметках об Англии» (1862): «Зарабатывать много и потреблять много — таково правило. Англичанин не бережет деньги, не думает о будущем; самое большее он застрахует свою жизнь. Он представляет собой прямую противоположность французу, который бережлив и „воздержан“» (цит. по: [Samuelsson, 1961, p. VII]).

42

В этом смысле трудно сказать, какое общество, исходя из веберовских определений, следовало бы считать более рациональным — докапиталистическое, когда нерациональные средства использовались в рациональных целях, или капиталистическое, когда рациональные средства стали использоваться в иррациональных целях. Рассуждая о специфике поведения носителей капиталистического духа, Вебер неизменно подчеркивает «иррациональность подобного образа жизни с точки зрения личного счастья, образа жизни, при котором человек существует для дела, а не дело для человека» [Вебер, 1990, с. 89–90].

43

Такое понимание достаточно далеко от общепринятого: Homo oeconomicus экономической теории можно назвать «машиной для получения удовлетворений», но нельзя назвать «машиной для получения дохода». Вебер мог знать об этом хотя бы потому, что читал Т. Веблена и ссылался на его работы.

44

Вообще анализ Вебером ситуации на рынке труда в эпоху раннего капитализма производит впечатление попытки усидеть на двух стульях. С одной стороны, он повторяет стандартную историю о том, что в период своего возникновения капитализм нуждался в многочисленной «резервной армии» неквалифицированных работников, которых и получил в свое распоряжение благодаря обезземеливанию, огораживанию и т. д. («не подлежит сомнению, что для развития капитализма необходим некоторый избыток населения, обеспечивающий наличие на рынке дешевой рабочей силы» [Вебер, 1990, с. 82]). (Отметим, что новейшие исследования этого не подтверждают: в Англии уже в середине XIII в. примерно половина всех занятых трудились по найму.) С другой стороны, он рассказывает уже свою собственную историю о том, что на первых шагах капитализму были необходимы квалифицированные работники, которых очень кстати предоставил аскетический протестантизм («Религиозная аскеза предоставляла трезвых, добросовестных, чрезвычайно трудолюбивых рабочих, рассматривавших свою деятельность как угодную Богу цель жизни» [Вебер, 1990, с. 202]). В итоге рынок труда того времени пребывал, можно сказать, в лучшем из возможных миров, располагая достаточным количеством рабочей силы одновременно двух сортов: 1) недисциплинированной, необученной, немотивированной, высокомобильной; 2) дисциплинированной, обученной, мотивированной, ориентированной на постоянную занятость.

45

«Классовость» подхода Вебера тем более удивительна, что, по его же собственным словам, «безусловно самым важным критерием», по которому пуританин мог судить о том, угодна или не угодна Богу его профессиональная деятельность, выступала ее доходность (!) [Вебер, 1990, с. 190].

46

При этом Вебер не находит нужным пояснить, что первый из этих текстов представляет собой частное письмо.

47

Любопытно, что по ходу изложения Вебер благополучно забывает о том, что сам сконструировал этот текст, и начинает именовать его ни больше ни меньше как «трактатом Франклина» [Вебер, 1990, с. 205].

48

Тенденциозность Вебера отчетливо проявляется в главном содержательном пункте. По его утверждению, для Франклина стремление к наживе являлось самоцелью и было свободно от каких бы то ни было эвдемонических моментов. Но при знакомстве с текстами Франклина любому становится ясно, что и моральные принципы, которые он выработал для себя, и практические советы, которые давал другим, всегда имели одну и ту же цель — достижение счастья.

49

На деле история с Фуггером является апокрифом: он заявлял лишь о том, что не хочет бросать один малоудачный проект и намерен довести его до конца. Впоследствии его слова были искажены [Samuelsson, 1961].

50

При ближайшем рассмотрении это самое известное изречение Франклина оказывается парафразой высказывания древнегреческого философа Теофраста (372–287 до н. э.): «Время — дорогая вещь».

51

Для полноты картины приведем также наставления японского автора Шимаи Сошицу (1539–1615), где веберовский «дух капитализма», похоже, достигает апогея: «Когда человек располагает капиталом, каким бы малым этот капитал ни был, он не должен позволять себе расслабляться в делах, касающихся домашних проблем или ведения бизнеса, и должен все время продолжать зарабатывать деньги, считая это своей главной жизненной задачей. Это его пожизненный долг. Если имея капитал, он начинает расслабляться, покупать вещи, которых вожделеет, вести себя расточительно, гнаться за модой и делать все, что хочет, деньги скоро кончатся… Он должен полностью отдаться работе с того момента, как у него появился капитал. Недопустимо думать о загробной жизни, пока ты не достигнешь возраста 50 лет. Мысли об этом — только для старого человека или членов сект дзедо и дзен… Но более всего недопустимо обращение в христианство. Христианство представляет собой величайшее несчастье для человека, чья задача управлять хозяйством» (цит. по: [Samuelsson, 1961, p. vii — viii]).

52

«Если… ограничение потребления соединяется с высвобождением стремления к наживе, то объективным результатом этого будет накопление капитала посредством принуждения к аскетической бережливости» [Вебер, 1990, с. 198–199].

53

Ср. у Вебера о «духе капитализма»: «Позитивно-капиталистическое мироощущение „Приобретать должен ты, приобретать“ встает перед нами во всей своей иррациональности и первозданной чистоте как некий категорический императив» [Вебер, 1990, с. 265]. Вполне в духе марксизма звучат и веберовские высказывания об эксплуатации труда (см. выше, начало настоящего раздела).

54

Отсюда устойчивые негативные коннотации, связанные с термином «капитализм». Для сравнения приведем определение капитализма, которое давал Й. Шумпетер. По его словам, это «такая форма основанной на частной собственности экономики, в которой инновации осуществляются за счет заимствованных денег» [Schumpeter, 1939, vol. 1, p. 223].

55

Мы оставляем в стороне работы ряда историков и социологов, которые, используя личные документы (дневники, автобиографии, письма), пытаются установить, действительно ли в тот или иной исторический период существовали «веберианские» психологические типы, скажем — «носители протестантской этики» или «носители духа капитализма». Хотя результаты таких работ разнятся, чаще они оказываются отрицательными [Cohen, 2002; Jacob, Kadane, 2003]. Впрочем, Вебер мог бы возразить, что у него речь идет об идеальных, а не реальных поведенческих типах.

56

Похоже, Хейуард и Кеммельмейер не вполне корректно интерпретируют собственные результаты. Они констатируют, что особой разницы в экономических установках между активно верующими протестантами и католиками нет. Но это предполагает, что ее не было и в XVI–XVII вв., когда активно верующими были все. В таком случае положительное влияние протестантизма на развитие капитализма (если оно вообще было) не могло быть связано со специфической трудовой этикой, присущей протестантским деноминациям.

57

В более поздней версии работы Барро и Макклири была получена меньшая по абсолютному значению оценка: –0,2 п.п. [Barro, McCleary, 2006].

58

Отметим, что авторы не упоминают о том, что в рассматриваемый период католики подвергались на территории Германской империи активной дискриминации (см. об этом выше) и что это могло как-то повлиять на полученные результаты.

59

^* Опубликовано: Экономическая социология. 2019. Т. 20. № 3. С. 185–205. Настоящий текст представляет собой реплику на статью И. В. Забаева «Ницшеанский взгляд на стодолларовую купюру: чтение веберовской „Протестантской этики“ в связи с замечаниями современного экономиста» [Забаев, 2019], где содержатся пространные критические комментарии по поводу моей работы «Гипноз Вебера», посвященной анализу дискурсивных практик в «Протестантской этике» М. Вебера [Капелюшников, 2018a; 2018b]. См. также раздел II наст. изд.

60

А. Межиров. «Серпухов» (1954).

61

Напомню, что у истоков практики обозначать центральную идею «Протестантской этики» как Тезис стоял сам Вебер.

62

Именно в этом контексте И. В. Забаев обращается к этическим представлениям Ф. Ницше, оказавшим определенное влияние на мировоззрение Вебера [Забаев, 2019, с. 40–43].

63

Так и подмывает спросить: нам — это кому?

64

«…Требуется работа, аналогичная проделанной Вебером в „Протестантской этике“, т. е. работа по прописыванию возможного направления связи между на первый взгляд очень далекими друг от друга доменами жизни» [Забаев, 2019, с. 49].

65

«Мне действительно кажется, что она — „Протестантская этика“ — не о том, о чем пишет профессор Капелюшников» [Там же, с. 22].

66

На самом деле подходы Маккиннона и Зарета чрезвычайно близки: просто первый не стесняется сильных выражений по адресу Вебера, тогда как второй предпочитает сохранять по отношению к Веберу традиционный для социологов пиетет [MacKinnon, 1994].

67

Получается так, что когда И. В. Забаев комментирует разделы веберовского текста, посвященные моральным установкам различных протестантских деноминаций, то он занимается этикой, но когда те же самые разделы комментирую я, то это никакого отношения к этике не имеет. А почему? Откуда такая асимметрия?

68

Про «дух капитализма» нам, с одной стороны, сообщают, что «„стремление к предпринимательству“, „стремление к наживе“, к денежной выгоде, к наибольшей денежной выгоде само по себе ничего общего не имеет с капитализмом» [Вебер, 1990, с. 47]. Но с другой — рассказывают, что «Summum bonum этой этики прежде всего в наживе при полном отказе от наслаждения, даруемого деньгами, от всех эвдемонистических или гедонистических моментов: эта нажива в такой степени мыслится как самоцель, что становится чем-то трансцендентным и даже просто иррациональным по отношению к „счастью“ или „пользе“ отдельного человека» [Вебер, 1990, с. 75].

69

Рискуя показаться мелочным занудой, все же не могу не заметить, что обсуждение таблицы Оффенбахера занимает менее 10 % моего текста, а не 25 %, как утверждает И. В. Забаев.

70

Пострациональный — это определение, предлагаемое мной исходя из характера веберовской аргументации; у самого Вебера его, конечно, нет.

71

Должно быть понятно, что нижеследующее описание реконструирует ход занимавшей Вебера культурной эволюции не такой, какой она могла быть «на самом деле», а такой, какой она виделась ему.

72

Ср.: «Нас интересует здесь в первую очередь происхождение тех иррациональных элементов, которые лежат в основе… любого… понятия „призвания“» [Там же, с. 96].

73

Власть вещей — это то, что И. Кант называл гипотетическим императивом. В кантовских терминах можно было бы сказать, что в «Протестантской этике» Вебер прослеживает культурную эволюцию от категорического императива, направлявшего деятельность носителей протестантской этики, к гипотетическому императиву, ставшему определять жизнь его современников (бездушных профессионалов/бессердечных сластолюбцев). В этом трагизм веберовского ви́дения.

74

Это еще один пример «оницшеанивания» (на сей раз — Франклина), к которому испытывает влечение И. В. Забаев.

75

Здесь мы в очередной раз сталкиваемся с нередким у И. В. Забаева смешением понятий. Он не видит разницы между методичностью и машинальностью. Но методичность — это поведение при всегда включенном сознании, а машинальность — это поведение при отключенном сознании. Жизнь Франклина можно назвать методичной, но машинальной?..

76

«Позитивно-капиталистическое мироощущение „Приобретать должен ты, приобретать“ встает перед нами во всей своей иррациональности и первозданной чистоте как некий категорический императив» [Вебер, 1990, с. 265].

77

Как писал Дж. М. Кейнс, накопление капитала без инноваций за одно-два поколения привело бы к тому, что он перестал бы быть редким фактором [Кейнс, 1978]. (В оригинале это звучит красивее: он утратил бы свою scarcity-value.)

78

Говоря о непреходящем интересе к «Протестантской этике», И. В. Забаев спрашивает: «Почему все-таки веберовский „гипноз“ удается? У меня, как и профессора Капелюшникова, нет ответа на этот вопрос» [Забаев, 2019, с. 44]. На самом деле у меня-то он есть; может быть, наивный, нелепый, глупый, но есть. В своей статье я замечаю по поводу веберовского Тезиса: «Это едва ли не самая красивая, самая завораживающая идея из всех, когда-либо высказанных в социальных исследованиях. Возможно, этим объясняется, почему она обладает поистине гипнотической властью над умами людей. Раз узнав о ней, затем уже невозможно избавиться от ее воздействия и смотреть на мир вне внушенной ею оптики: везде и всюду начинают чудиться ее подтверждения» [Капелюшников, 2018б, с. 35]. Можно сказать, что если И. В. Забаева в работе Вебера больше всего привлекает этика, то меня эстетика.

79

^* Опубликовано: Истоки. Экономика в контексте истории и культуры. Вып. 5 / под ред. Я. И. Кузьминова, В. С. Автономова и др. М.: Изд. дом ГУ ВШЭ, 2004. С. 513–540. Настоящая работа представляет собой критический комментарий к статье академика В. М. Полтеровича «Пределы расширенного порядка» [Полтерович, 2004]. Первоначально обе работы были представлены в виде докладов на конференции, посвященной столетнему юбилею Ф. А. Хайека (1899–1991) (Москва, ВШЭ, май 1999 г.).

80

Первые Л. Лахманн называл «внутренними», а вторые — «внешними» институтами [Lachmann, 1970].

81

Что касается утверждения Дж. Ходжсона, на которое ссылается А. Е. Шаститко, о том, что Хайек подобно неоклассикам принимал стандартную модель Homo oeconomicus, то его трудно оценить иначе как чистое недоразумение.

82

Хайек признавал, что «шкала целей» человека является намного более устойчивой, чем шкала средств. Это означает, что применение стандартной модели Homo oeconomicus оправданно в определенных институциональных контекстах и при решении определенного класса задач.

83

Напомним, речь идет не только и не столько о формализованном научном знании, сколько о неявных личностных знаниях, рассредоточенных среди миллионов людей.

84

Мысль Ф. Хайека полнее раскрывается в его анализе конкретного исторического эпизода — Промышленной революции в Англии XVIII в. Соглашаясь с К. Марксом, что «капитализм создал пролетариат», он вкладывал в это утверждение совсем иной смысл. Пролетариат появился не в результате массового разорения крестьян, ремесленников и мелких торговцев, которым не оставалось ничего другого как превратиться в «наемных рабов». Капитализм дал пролетариату жизнь в буквальном смысле слова: он обеспечил условия для выживания беднейших слоев населения, которых раньше подстерегала бы голодная смерть и которые в иных условиях были бы не в состоянии прокормить своих детей. Другими словами, в доиндустриальном обществе целая вереница поколений так и осталась бы нерожденной. Спасенные жизни — вот главный результат, который принесло утверждение капиталистических порядков наиболее обездоленным группам населения (cм.: [Hayek, 1967б]). Поэтому в работах Хайека можно встретить и такую формулировку: более эффективным следует признать тот набор институтов, при котором увеличиваются шансы на достижение целей у наименее состоятельных членов общества.

85

С эпистемологической точки зрения это сделало бы человека существом менее разумным. Легко, например, представить, какой массив знаний был бы безвозвратно утерян и какие провалы в социальной координации могли бы возникнуть, если бы обществу пришлось перейти от использования естественного языка (скажем, русского) на какой-либо искусственный (скажем, эсперанто).

86

За это единомышленники Хайека упрекали его в непоследовательности. По их мнению, его предложения носили «конструктивистский» характер.

87

Частное замечание по поводу опыта польских реформ. В. М. Полтерович характеризует политику налогового ограничения доходов, применявшуюся в Польше, как «гетеродоксальную» [Полтерович, 2004]. Но это весьма необычная «гетеродоксальность», если вспомнить, что политику налогового ограничения доходов пропагандировали крупнейшие западные экономисты (например, Р. Лэйард), что ее поддерживали ведущие международные экономические организации и что она была взята на вооружение всеми странами Восточной Европы. Не стала исключением и Россия, где, по оценкам специалистов, был реализован один из самых жестких ее вариантов (налог на сверхнормативный фонд оплаты труда был отменен с 1996 г.).

Дело в том, что на старте рыночных реформ были широко распространены опасения, что усилия по макроэкономической стабилизации могут быть сорваны требованиями профсоюзов о повышении заработной платы. Установление специального налога на фонд или рост заработной платы рассматривалось как один из наиболее эффективных механизмов противодействия инфляции. Однако в ретроспективе опыт применения налоговой политики ограничения доходов в переходных экономиках оценивается весьма негативно (см.: [Paying the Price, 1998]). Но если в странах с мощными профсоюзами, как Польша или Болгария, она, возможно, еще имела какой-то смысл, то необходимость ее применения в России представляется крайне проблематичной. Хотя с фискальной точки зрения налоги на фонд оплаты труда чрезвычайно привлекательны ввиду легкости их сбора, их введение чревато многими негативными последствиями на микроуровне — нарушением связи между заработной платой и производительностью труда; переносом налогового бремени на наиболее эффективные предприятия; использованием неденежных форм вознаграждения за труд; уводом значительной части заработной платы «в тень».

88

По его собственной оценке, слепое следование принципу laissez faire нанесло делу либерализма огромный вред.

89

Как писал известный американский экономист Ф. Бэйтор, неоклассическая теория антисептически чиста от какого бы то ни было институционального контекста [Bator, 1957, p. 31].

90

Характерно, что В. М. Полтерович пишет о «совершенном» рынке услуг по координации, как если бы существование несовершенного рынка уже само по себе являлось достаточным основанием для вмешательства государства.

91

Идеологию «государства благосостояния» Хайек называл «холодным социализмом» в отличие от «горячего социализма», выступавшего за централизованное планирование и отмену частной собственности на средства производства.

92

Обсуждение критериев, исходя из которых правила могут оцениваться как справедливые или несправедливые, занимает значительное место в работах Хайека (см., в частности: [Hayek, 1960]).

93

Характерный эпизод из более позднего времени. В 1970-х годах В. Леонтьев выступал за введение в США системы индикативного планирования, основанной на разработке таблиц затраты — выпуск. Хайек опубликовал статью с критическим разбором этого предложения, которую позднее решил включить в сборник своих избранных работ. Узнав об этом, Леонтьев прислал издателю Хайека специальное письмо. В нем он потребовал отказаться от републикации хайековской статьи, поскольку ему не удалось обнаружить никаких документальных свидетельств, которые подтверждали бы компетенцию ее автора в исследовании вопросов… планирования [Hayek, 1978].

94

^* Опубликовано: Либерализм в России: сб. ст. М.: Агентство «Знак». 1993. С. 7–20. Сокращенная версия настоящей работы была представлена на конференции Фонда экономической свободы «Россия: есть ли у либерализма шанс?» (М., декабрь 1992 г.).

95

«Гражданский союз» был создан в середине 1992 г. как политический блок центристской ориентации (А. И. Вольский, А. В. Руцкой и др.). В 1992–1993 гг. являлся одной из наиболее влиятельных политических сил России.

96

^* Опубликовано: Экономическая политика. 2000. Т. 15. № 1. С. 1–32. В основу настоящего текста положена лекция, прочитанная на площадке InLiberty в рамках цикла публичных лекций «Природа человека: что о нас знает наука?» (М., 26 ноября 2018 г.).

97

«Политическая экономия полностью абстрагируется от всех других мотивов и страстей за исключением тех, что могут рассматриваться как постоянно противодействующие желанию богатства, а именно — отвращения к труду и желания скорейшего удовлетворения наших дорогостоящих прихотей. Они так или иначе учитываются в ее расчетах, потому что вступают в конфликт со стремлением к богатству не просто иногда, как другие, но сопровождают его в качестве преград или тормозов всегда» [Mill, 1967, p. 131].

98

Конечно, обозначать пирамиду потребностей Маслоу в качестве «человека психологического» значит сильно упрощать реальную ситуацию, существующую в психологии, где предлагается целая коллекция самых разных моделей человека, среди которых модель Маслоу — лишь одна из многих.

99

Во многих политологических исследованиях — как бы в подражание максимизирующему поведению REMM — политическим агентам вменяются специфические целевые функции, такие как максимизация партийной кассы (партийные функционеры), максимизация голосов избирателей (публичные политики), максимизация влияния на законодательный процесс (лоббисты), максимизация ведомственного бюджета (бюрократы) и т. д. Следует, однако, иметь в виду, что подобные цели являются промежуточными и сами по себе ничего не говорят о том, какова на самом деле природа поведения, направленного на их достижение. Теоретически политик может стремиться к максимизации голосов избирателей исходя из чисто альтруистических конечных целей — чтобы, придя к власти, как можно лучше отстаивать интересы общества.

100

Это видно хотя бы по тому, какое важное место в современной теоретической социологии заняла проблема agency — человека-деятеля. При этом нетрудно убедиться, что альтернативные модели, предлагавшиеся такими видными социологами, как Р. Будон, Э. Гидденс, К.-Д. Опп и др., — это не более чем конкретизации все той же базовой схемы Homo oeconomicus, только с введением в нее тех или иных дополнительных ограничений, насыщением ее теми или иными эмпирическими наблюдениями. Замечу попутно, что едва ли не вся социологическая литература, посвященная изучению ценностей, страдает фундаментальной двусмысленностью из-за неразличения общих и предельных величин. Пусть некто сообщил, что для него нет ничего важнее безопасности. Но что это значит: что высоко ценя безопасность и направляя на ее достижение много сил и средств, он обеспечил себе ее высокий общий уровень или же что окружающая его среда настолько опасна, что даже ничтожно малое приращение безопасности ценится им выше, чем что-либо еще?

101

^* Опубликовано: Журнал Новой экономической ассоциации. 2017. № 1. С. 162–166. Выступление на Круглом столе «Рациональность и иррациональность в экономической теории», организованном Новой экономической ассоциацией (М., декабрь 2016 г.).

102

Еще дальше, чем поведенческая экономика, идет нейроэкономика, которая задается вопросом, можно ли считать человеческое поведение рациональным на субъиндивидуальном уровне (на уровне отдельных участков головного мозга). Про нее «старые» экономисты, наверное, могли бы сказать, что это уже не экономика, а биология.

103

^* Опубликовано: Журнал экономической теории. 2018. Т. 15. № 3. С. 359–376.

104

В поведенческой литературе ошибки, обусловленные внутренней несогласованностью предпочтений, принято именовать «аномалиями выбора», а ошибки, обусловленные нарушениями базовых принципов теории вероятностей, — «аномалиями суждения» [Loewenstein, Haisley, 2006].

105

Весьма нетривиальную позицию в этом вопросе занимает Г. Демсец [Demsetz, 1996]. Критикуя взгляды Ф. Найта, А. Алчиана и Г. Саймона, он замечает, что в условиях совершенной информации обладание рациональным мышлением было бы излишним: потребность в нем возникает только в условиях несовершенной информации. Иными словами, рациональность — это наша способность справляться с проблемами, порождаемыми ограниченностью информации.

106

«Если ограниченно рациональные процедуры принятия решений, нарушающие жесткие аксиоматические требования, обеспечивают больше денег, здоровья или счастья, чем процедуры, которые соответствуют более строгим аксиоматическим представлениям о рациональности, то тогда перед нами любопытный пример напряжения, возникающего при множественности нормативных метрик» [Berg, 2014, p. 378].

107

В настоящем разделе при обсуждении ограниченно рационального поведения мы будем исходить из доминирующей концепции, связанной с определениями (1) и (3).

108

Ср. характерное высказывание Д. Канемана: «Поведение агентов направляется не тем, что они способны подсчитать, а тем, что им в данный момент случается видеть» [Kahneman, 2003a, p. 1469]. Выстраивается простой силлогизм: поведение людей определяется тем, что предстает их глазам; то, что они видят, насквозь пронизано оптическими иллюзиями; следовательно, их поведение по определению не может быть рациональным.

109

Ср.: «Нечего и говорить, что существование оптической иллюзии, заставляющей нас зрительно воспринимать одну из двух одинаковых линий более длинной, чем другая, нисколько не умаляет важности проведения точных измерений. Напротив, такие иллюзии демонстрируют безусловную потребность в тех, кто мог бы управлять нами (rulers)!» [Thaler, 1991, p. 138].

110

Приведем аналогичный пример, не связанный с оптическими иллюзиями. Речь в нем идет об эффекте фреймирования (от англ. frame — рамка), когда исход выбора определяется не его содержательным наполнением, а формальными характеристиками рамки (фрейма), в которую он помещен. Хрестоматийный случай из медицинской практики: когда пациентам сообщают, что из всех, кто пять лет назад подвергся некой операции, 90 % остались в живых, то большинство соглашаются на ее проведение; когда же им сообщают, что из всех, кто пять лет назад подвергся этой операции, 10 % скончались, то большинство от нее отказываются. Но логически это два абсолютно эквивалентных высказывания. Получается, что даже в жизненно важных ситуациях люди меняют свои решения в зависимости от ничего не значащих особенностей контекста (в зависимости от того, сослался врач на долю благоприятных или на долю неблагоприятных исходов). Это с несомненностью свидетельствует об их иррациональности. Как в подобном случае следует поступать врачу? Очень просто: использовать формулировку, которая будет подталкивать пациентов к лучшим для них решениям! Однако критики обращают внимание на то, что в приведенном примере пациентам просто не предоставляется полной информации, необходимой для принятия рационального решения [Gigerenzer, 2015]. Им сообщают, каково соотношение благоприятных и неблагоприятных исходов в случае проведения операции, но не сообщают, каково оно в случае ее непроведения. В условиях ограниченности информации они начинают мыслить как социальные существа, ориентируясь на то, какой фрейм (какая конкретная формулировка) был избран врачом. Упоминание о доле остающихся в живых воспринимается ими как неявная рекомендация соглашаться на операцию, упоминание о доле умерших — как неявная рекомендация от нее отказаться. (Таким образом эта информация из незначимой превращается в значимую.) Эксперименты показывают, что при предоставлении пациентам полной информации, необходимой для принятия рационального решения, никакой асимметрии выбора, никакого эффекта фреймирования, никакой зависимости от контекста не наблюдается [Gigerenzer, 2015]. Налицо артефакт, являющийся продуктом использования экспериментаторами манипулятивных техник.

111

Дополнительную привлекательность пенсионным планам 401(k) придает то, что к взносам самих работников обычно добавляются взносы компаний, где они трудятся (эти отчисления также освобождаются от уплаты подоходного налога).

112

Само понятие эвристик пришло из компьютерных наук. Там этим термином обозначаются упрощенные и быстрые процедурные приемы, которые обеспечивают приемлемое решение проблемы при значительно меньших издержках, чем те, которых потребовало бы использование алгоритмов — методов, гарантирующих получение оптимальных решений [Lopes, 1991].

113

Сходную позицию занимает Г. Демсец, определяющий рациональность как способность достигать поставленных целей [Demsetz, 1996].

114

Сошлемся также на определение экологической рациональности, принадлежащее экономисту, лауреату Нобелевской премии В. Смиту: «Поведение какого-либо индивида, какого-либо рынка, какого-либо института или какой-либо другой социальной системы, охватывающей коллектив индивидов, является экологически рациональным в той мере, в какой оно адаптировано к структуре окружающей их среды» [Smith, 2003, p. 769].

115

Удовлетворительное решение — это решение хуже наилучшего, но лучше наихудшего. Однако какую конкретно точку внутри этого широкого интервала значений (и почему) индивид захочет определить для себя в качестве «удовлетворительной»?

116

Среди прочего множественность нормативных метрик означает, что менее консистентное поведение не обязательно должно признаваться менее рациональным. В определенных ситуациях большее число отклонений от эталона полной внутренней согласованности предпочтений может сопровождаться достижением лучших результатов и в этом смысле быть более рациональным.

117

Аналогичные результаты были бы получены, если бы вместо МНК использовались другие регрессионные модели — пробит, логит и т. д. Возражение, что полученные коэффициенты статистически незначимы, также бьет мимо цели: произвольно увеличив в приведенном примере число наблюдений, можно было бы легко добиться стандартных уровней статистической значимости [Berg, 2014].

118

Можно сказать, что в отличие от поведенческих экономистов сторонники концепции экологической рациональности видят свою главную задачу не в том, чтобы подталкивать людей в нужном направлении, а в том, чтобы пытаться научить их, как можно подталкивания распознавать и им сопротивляться.

119

«Идея о том, что „люди-иррациональны-и-наука-доказала-это“, служит полезной пропагандой для любого, кто захотел бы торговать рациональностью» [Lopes, 1991, p. 78].

120

Опубликовано: Вопросы экономики. 2019. № 7. С. 119–146; № 8. С. 98–126.

121

«Институциональные различия определяли динамику экономического роста на протяжении всех эпох» [Аджемоглу, Робинсон, 2016, с. 172].

122

Одно из немногих исключений — работа В. В. Арсланова [Арсланов, 2016].

123

Можно сказать, что если объяснения первого уровня занимаются причинами, то объяснения второго уровня — причинами причин экономического роста. Отсюда приставка «мета» в их обозначении.

124

Характерно, что в книге Аджемоглу и Робинсона глава, посвященная критическому разбору альтернативных объяснений, так и называется — «Теории, которые не работают».

125

Согласно их представлениям, все дело в том, что если права собственности регулируют отношения между «обычными» людьми и сильными мира сего (прежде всего, правителями), то контрактные права регулируют отношения «обычных» людей между собой.

126

Норт сам с готовностью признавал, что его подход является продолжением и развитием неоклассического анализа: «Моя аналитическая схема, — замечал он, — представляет собой модификацию неоклассической теории» [Норт, 2004, с. 89].

127

Как и на любом другом рынке, на рынке идей следует различать предложение и спрос: процесс генерирования идей, с одной стороны, и процесс их отбора — с другой. Факторы, под действием которых может осуществляться отбор на этом рынке, обсуждаются в работах: [Boyd, Richerson, 1985; 2005].

128

Нетождественность идеологий и культур подробно обосновывает Ш. Берман: «Культуры и идеологии… можно и нужно разграничивать. Культуры ассоциируются с группами, которые опознаются по определенным специфическим и, как правило, легко различимым характеристикам, преимущественно аскриптивного характера. Индивиды обычно не подключаются к культуре сами и не переключаются с одной на другую, они просто принадлежат ей — обычно той, в которой родились или были социализированы в раннем возрасте. Кроме того, культуры не направлены на достижение каких-либо определенных целей… (помимо, возможно, выживания в данной среде). Они обеспечивают лишь… самые общие ориентиры и правила поведения, которые регулируют социальную и даже политическую и экономическую жизнь людей. Идеологии отличны от культуры в обоих отношениях. Хотя они также ассоциируются с определенными группами, эти группы не задаются их предсуществующими (аскриптивными) характеристиками. Идеологии создают свои собственные сообщества, состоящие из индивидов, объединенных лишь принятием самой идеологии и приверженностью ей. …Более того, в отличие от культур, идеологии вырабатываются для достижения определенных целей. …Одним словом, идеологии… отличаются способностью создавать свои собственные сообщества сторонников, а также эксплицитным целедостигающим характером» [Berman, 2013, p. 224–225].

129

Убедительные аргументы в поддержку идеационного подхода приводят Ш. Муканд и Д. Родрик [Mukand, Rodrik, 2018]. Его резкую критику, исходящую из представления о всесилии интересов, см.: [Тамбовцев, 2019].

130

Вот лишь одно из наиболее характерных высказываний: «Переход от ограниченного доступа к открытому происходит в два шага. Каждый из этих шагов должен соответствовать эгоистическим интересам элит (Kурсив мой. — Р. К.)» [Норт, Уоллис, Вайнгаст, 2011, с. 401].

131

Сходным образом Аджемоглу и Робинсон утверждают, что культура есть «следствие работы определенных институтов» [Аджемоглу, Робинсон, 2016, с. 83].

132

Норт, Уоллис и Вайнгаст отказываются признавать, что идеи могут иметь самостоятельное значение, поскольку не подкрепленные институционально, они беспомощны и не в состоянии ничего изменить [Норт, Уоллис, Вайнгаст, 2011, с. 433]. Идеи, существующие сами по себе в отрыве от институтов, остаются абстракциями и, следовательно, их влияние эфемерно [Weingast, 2016]. Уязвимость подобной аргументация в том, что она легко поддается инверсии. С таким же успехом можно сказать, что институты, не опирающиеся ни на какую идеологию, становятся проформой и потому, взятые сами по себе, мало на что способны повлиять.

133

Еще пример: Аджемоглу и Робинсон отмечают, что отмена работорговли и рабовладения в Британской империи в начале XIX в. стала финалом широкой общественной кампании, развернутой аболиционистами [Аджемоглу, Робинсон, 2016, с. 345]. Но британцы, являвшиеся налогоплательщиками, никак не могли быть материально заинтересованы в принятии подобного решения, так как при отмене рабства государству пришлось взять на себя обязательство по выплате бывшим рабовладельцам солидной денежной компенсации.

134

«Возможно, Ким Ир Сен и члены коммунистической партии на Севере верили в конце 1940-х годов, что коммунистическая политика будет лучше для страны и экономики. Однако к 1980 г. стало ясно, что коммунистическая экономическая политика на Севере не работает. Продолжающиеся попытки лидеров цепляться за такую политику и за сохранение власти можно объяснить только их стремлением преследовать свои интересы за счет остального населения. Плохие институты остаются в силе явно не в интересах всего общества в целом, а в интересах правящей элиты и подобное положение вещей просматривается в большинстве случаев институциональных провалов» [Аджемоглу, Робинсон, 2016, с. 406–407].

135

Это, конечно, не означает, что я предлагаю заменить один монокаузальный подход (институциональный) на другой монокаузальный подход (идеационный). Речь идет лишь о том, что при анализе «критических развилок» в экономической истории (термин Аджемоглу и Робинсона) не стоит переоценивать роль интересов и недооценивать роль идей. Возможно, наиболее точная формулировка по вопросу о соотношении между ними была предложена в свое время Максом Вебером: «Интересы (материальные и духовные), а не идеи господствуют непосредственно над деятельностью людей; но „картины мира“, создаваемые „идеями“, очень часто служили вехами, указывающими путь, по которому динамика интересов направляла действия» [Вебер, 2006, с. 223].

136

«Гарантии прав собственности», «запреты на использование насилия», «защита от экспроприации», «защита от конфискационных налогов», «свобода контрактов», «открытый вход на рынок», «свободное перемещение товаров и людей во времени и пространстве», «свобода конкуренции», «доступ к справедливому суду», «равенство перед законом», «верховенство права», «отсутствие дискриминации» и т. д.

137

«Поскольку государственная власть является одновременно ограниченной и достаточно широко распределенной между различными общественными группами, могут появиться и развиваться экономические институты, способствующие процветанию» [Аджемоглу, Робинсон, 2016, с. 64]. Рассредоточение политической власти уменьшает опасность, что государство станет орудием в руках каких-либо заинтересованных групп и что через него они начнут перераспределять ресурсы общества в свою пользу.

138

В данном пункте панинституционализм жестко оппонирует теории модернизации, где роли распределяются обратным образом. В ней предполагается, что общества, которым удалось достаточно далеко продвинуться по пути социально-экономической модернизации, рано или поздно отказываются от авторитаризма и переходят к демократии [Lipset, 1959]. Не демократизация служит триггером экономического роста, а, напротив, экономический рост служит триггером демократизации. Отсюда понятно то категорическое неприятие, с каким нортианцы относятся к теории модернизации [Acemoglu et al., 2005b; 2008; 2009]. Не вдаваясь в детали этого спора, отметим, что ни та ни другая сторона не допускают, что их объяснительные схемы могут сталкиваться с проблемой пропущенной переменной. Нельзя исключить, что ни экономическая «инклюзивность» не обусловливает напрямую политическую «инклюзивность», ни наоборот. И та и другая могут быть производными от действия некого третьего, общего для них фактора. Наиболее вероятным кандидатом на эту роль являются, по-видимому, идеи: именно идеологический сдвиг, имевший место в XVIII в., мог стать той силой, которая подтолкнула к переходу как от мальтузианского к шумпетерианскому экономическому росту, так и от авторитарного правления к современной демократии.

139

Парадоксально, но панинституционалисты не замечают, что предлагаемая ими логика неприложима к генезису главнейшего для них самих института — правам собственности, которые «по возрасту» намного старше государства. Как известно, люди начали заниматься земледелием и скотоводством (которые были бы невозможны без разграничения прав собственности) задолго до того, как на историческую арену вышло государство.

140

«Боязнь созидательного разрушения — это главная причина, по которой рост уровня жизни, начиная с неолитической эпохи и до промышленной революции, не был устойчивым» [Аджемоглу, Робинсон, 2016, с. 252].

141

Подсчитано, что если в развитых странах крупные столкновения с применением силы возникали в среднем один раз в 60 лет, то в развивающихся один раз в 8 лет [Cox et al., 2015].

142

Тезис панинституционалистов о том, что переход от «плохих» (авторитарных) к «хорошим» (демократическим) политическим институтам всегда и везде являлся сознательным выбором элит, также плохо согласуется с известными фактами. Из примерно 200 изученных случаев лишь в 6–8 % из них демократизация была результатом сознательного выбора правящих групп, тогда как во всех остальных — результатом ошибок и просчетов, которые — при попытках сохранения «плохих» политических институтов — они совершали [Treisman, 2017].

143

Первый такой эпизод датируется как минимум третьим тысячелетием до н. э.

144

Как показывает анализ, вероятность возникновения «расцветов» была выше: 1) в местах активного взаимодействия различных культур и идей; 2) в центрах международной торговли; 3) в периоды консолидации общества после серьезных социальных и политических потрясений. В то же время их почти никогда не наблюдалось в изолированных обществах, а также в периоды длительной социальной и политической стабильности, когда в социуме воцарялся конформизм, подкрепляемый обычаями и предпочтениями элит [Goldstone, 2002].

145

По прошествии времени потомки начинали ностальгически вспоминать об этих периодах как о минувших «золотых веках».

146

В том же духе высказывается Б. Вайнгаст: «Средневековый мир был лишен… надежных прав собственности, защиты контрактов, верховенства права и отсутствия насилия» [Weingast, 2016, p. 191].

147

Исторические неточности в книге Аджемоглу и Робинсона подробно разбираются в работе: [Арсланов, 2016].

148

«Средневековая Англия отличалась поразительной институциональной стабильностью. Большинство ее жителей могли не опасаться посягательств ни на свою личность, ни на собственность. Рынки товаров, труда, капитала и даже земли в целом были свободными. Собственно, если применять к средневековой Англии критерии, обычно используемые Международным валютным фондом и Всемирным банком при оценке того, насколько сильны экономические стимулы, то она получит намного более высокий рейтинг, чем все современные богатые экономики, включая и современную Англию» [Кларк, 2012, с. 213].

149

Параллельно с ростом организационной сложности происходит и рост институциональной: в рамках хрупких естественных государств можно говорить лишь о зачатках права [Норт, Уоллис, Вайнгаст, 2011, с. 101]; в базисных — формируются развитые институты публичного права [Там же, с. 102]; в зрелых — к ним добавляются институты частного права [Там же, с. 146]. По ходу этого процесса права собственности становятся постепенно более надежными, менее подверженными рискам ограничения или экспроприации — в первую очередь, конечно, у элит, но отчасти также и у других социальных групп.

150

«Все граждане получают возможность формировать экономические, политические, религиозные или социальные организации, призванные выполнять любые мыслимые функции» [Норт, Уоллис, Вайнгаст, 2011, с. 422].

151

«Пороговые условия являются необходимыми, но недостаточными условиями перехода от естественного государства к порядку открытого доступа» [Там же, с. 322].

152

«Когда элиты создают больший открытый доступ к политическим и экономическим организациям для самих себя, иногда у них возникают стимулы расширить доступ в некоторых пограничных областях и для не принадлежащего к элите населения» [Норт, Уоллис, Вайнгаст, 2011, с. 75].

153

«Обеспечение конкуренции в условиях открытого доступа — это фундаментальное требование для государства, в политике оно реализуется посредством создания организованных политических партий, а в экономике — посредством создания организованных бизнес-единиц» [Там же, с. 415].

154

Сами авторы «Насилия и социальных порядков» упоминают только о трех таких случаях — античной Греции, республиканском Риме и городах-государствах Северной Италии эпохи Возрождения [Норт, Уоллис, Вайнгаст, 2016, с. 266].

155

По мнению Норта и его соавторов, так происходит по нескольким причинам [Норт, Уоллис, Вайнгаст, 2016, с. 222–226]. Во-первых, чтобы снизить риски, связанные с превратностями рынка, возникает потребность в масштабных программах социального страхования. Во-вторых, учет интересов более многочисленных групп населения расширяет диапазон производимых государством общественных благ. В-третьих, чтобы ограничить влияние групп со специальными интересами, требуется сложно организованная и, следовательно, дорогостоящая государственная машина с широким разделением властей и множественностью точек вето. В-четвертых, из-за подключения к политическому процессу больших масс граждан (инклюзивность) становится невозможно избежать той или иной формы перераспределения доходов.

156

«Распределение ресурсов в обществе является неизбежно конфликтным и поэтому политическим решением» [Аджемоглу, Робинсон, 2016, с. 394].

157

«Хотя экономические институты являются важным фактором, обусловливающим экономические результаты, сами по себе они являются эндогенными и определяются политическими институтами и распределением ресурсов общества» [Там же, с. 392].

158

Это среди прочего исключает возможность заключения «общественного договора», что бы по этому поводу ни утверждали его теоретики [Acemoglu et al., 2005а, p. 429].

159

Политическая теорема Коуза, как она формулируется Аджемоглу и его соавторами, предполагает, что экономически неэффективные институты должны быть нежизнеспособны, так как сделки по принципу «введение лучшего института в обмен на выплату компенсации тем, кому выгоден существующий худший институт» будут быстро вести к их исчезновению. В подобных условиях выживали бы только экономически эффективные институты. Но поскольку в реальном мире политическая теорема Коуза не выполняется, неэффективные институты оказываются устойчивыми и могут сохраняться сколь угодно долго.

160

«Поскольку многие из членов парламента занимались торговлей и производством, в их интересах было обеспечить соблюдение прав собственности» [Аджемоглу, Робинсон, 2016, с. 262].

161

«Крупное событие или стечение обстоятельств может разрушить сложившийся баланс экономических и политических сил и стать точкой перелома на пути институционального развития страны» [Аджемоглу, Робинсон, 2016, с. 88].

162

«На какой путь институционального развития встанет страна, зависит… от того, какая из враждующих групп одержит верх, какие группы смогут составить коалицию с другими, какие политические лидеры смогут повернуть ситуацию в свою пользу» [Там же, с. 91].

163

Отсюда видно, что нередко встречающиеся обвинения Норта, Аджемоглу и их единомышленников в «институциональном детерминизме» полностью безосновательны.

164

Нельзя не признать также, что называть «широкой» коалицию, представляющую интересы 2 % населения, уже само по себе достаточно экстравагантно.

165

Один из видных политических деятелей Великобритании XVIII в. Чарльз Фокс утверждал, что в Европе есть только два конституционных государства — Англия и Вюртемберг.

166

К этому можно добавить, что во многих случаях английский парламент сам проводил рентоориентированную политику, подрывавшую экономический рост: в течение долгого времени он сохранял такие «экстрактивные» институты, как рабовладение и работорговлю; активно поддерживал колониальную систему; широко прибегал к различным меркантилистским мерам (таким как запретительные тарифы во внешней торговле).

167

По словам Аджемоглу и его соавторов, Европа Средних веков и раннего Нового времени была неспособна на экономический рост «из-за отсутствия прав собственности для землевладельцев, купцов и протопромышленников» [Acemoglu et al., 2005a, p. 393].

168

Аджемоглу и Робинсон поясняют: «Архаичная система прав собственности на большую часть земли делала инвестиции в нее рискованными, поскольку землю во многих случаях нельзя было продать. Все изменилось после Славной революции» [Аджемоглу, Робинсон, 2016, с. 143].

169

Ср. также с итоговой оценкой Дж. Ходжсона: «Славная революция не создала новых законов относительно собственности. Она произвела на свет лишь несколько указов, обеспечивших увеличение значимости парламента. Ее непосредственным результатом не стало укрепление гарантий прав собственности и ускорение темпов экономического роста или увеличение экономического веса буржуазии» [Ходжсон, 2017, с. 85].

170

«Система патентов практически не защищала большинство инноваций… и любые новшества быстро перенимались другими производителями. …Последняя серьезная реформа патентной системы была произведена в 1689 г., более чем за 100 лет до того, как повышение эффективности приняло повсеместный характер. Кроме того, патентная система сама по себе сыграла незначительную роль в большинстве инноваций времен английской промышленной революции» [Кларк, 2012, с. 333].

171

Опубликовано: Вопросы экономики. 2018. № 5. С. 110–128. Настоящий текст представляет собой переработанную версию доклада, представленного на XVII ежегодной конференции из цикла «Леонтьевские чтения» «Экономическая теория: триумф или кризис?» (СПб., 16–17 февраля 2018 г.).

172

Аналогичным — преимущественно «блогосферным» — образом происходило формирование и так называемой современной денежной теории (modern monetary theory), завоевавшей в самые последние годы огромную популярность.

173

Как сказано, такую атеоретическую установку разделяют далеко не все современные экономисты. Многие по-прежнему считают теоретическое осмысление получаемых эмпирических результатов необходимой и критически важной частью научного анализа. Так, нулевую или положительную реакцию занятости неквалифицированной рабочей силы на повышение минимальной заработной платы они интерпретируют как свидетельство того, что рынок труда для таких работников является монопсонистическим. (Как известно, в этом случае повышение заработной платы будет обеспечивать расширение занятости.) Но здесь стоит сделать два уточнения. Первое: если спросить тех, кто так рассуждает, на каком основании они делают вывод о существовании монопсонии для неквалифицированных работников, то последует ответ: да на том, что, как показывают эконометрические оценки, эластичность спроса на труд этих работников является нулевой или положительной! Перед нами пример циркулярной аргументации: нулевая/положительная эластичность спроса — потому что монопсония; монопсония — потому что нулевая/положительная эластичность спроса. Второе: начиная со знаменитой работы Д. Карда и А. Крюгера [Card, Krueger, 1994], подавляющее большинство современных исследований по проблеме минимальной заработной платы строится на данных по занятым на предприятиях фастфуда. Но само предположение о том, что работники всех этих понатыканных чуть ли не на каждом углу макдональдсов, бургеркингов, пиццахатов и т. д. страдают от монопсонии, выглядит как сверхгероическое: если оно о чем-то и говорит, то, пожалуй, только о чрезвычайно развитом воображении тех, кто его высказывает.

174

Кстати сказать, самая первая работа, где был сделан вывод об отсутствии какого-либо влияния повышения минимальной заработной платы на занятость неквалифицированных работников, строилась как раз таки на квазиэкспериментальных данных [Card, Krueger, 1994].

175

В этом же направлении в последние десятилетия сдвигалась и теория роста. В новейших исследованиях предметом наиболее активного обсуждения стал вопрос о глубинных факторах экономического развития: какие из них имеют наибольшее, а какие — наименьшее значение: природные условия, институты, культура? Анализ ведется с использованием квазиэкспериментальной методологии, без попыток построения какой-либо общей теории, способной объяснить, как эти факторы взаимодействуют друг с другом и почему одни могут быть важнее других. Усмотреть какую-либо теорию за утверждением «институты важнее культуры» так же невозможно, как и за прямо обратным утверждением «культура важнее институтов». Фактически вся «теория» сводится здесь к рассуждениям и оценкам в терминах больше/меньше.

176

В известном смысле всю современную эконометрику можно рассматривать как одну гигантскую надстройку над маршалловским ceteris paribus.

177

Можно, конечно, сказать, что в данном примере теория предоставляется другой дисциплиной — физиологией, у которой экономический анализ оказывается как бы «на подхвате». (Аналогично в знаменитой серии экспериментальных исследований о влиянии размера школьных классов на развитие способностей учащихся он оказывается «на подхвате» у педагогической психологии.) В этом смысле более чистый случай дает поведенческая экономика, где под каждый эксперимент, под каждую поведенческую аномалию принято создавать свою особую формальную модель (по сути — строить отдельную «теорию»). Проблема с таким подходом состоит в том, что для отдельно взятого эмпирического факта можно построить с десяток различных формальных моделей, описать его в терминах десятка разных «теорий». Де-факто исследовательская практика поведенческой экономики означает разрыв с гипотетико-дедуктивным пониманием природы научного знания, утвердившимся в философии науки после К. Поппера. В совсем упрощенном изложении: формулируется некая общая теоретическая схема, не подлежащая непосредственной эмпирической проверке; из нее выводится (дедуцируется) некое высказывание более низкого уровня, которое уже поддается проверке на эмпирических данных; если результаты проверки не противоречат этому эмпирическому высказыванию, то оно принимается, а вместе с ним принимается и общая теоретическая схема, из которой оно было выведено. По сути, поведенческая экономика возвращается к более примитивному допопперовскому индуктивистскому пониманию науки, при котором фильтр отбора гипотез оказывается на порядок менее жестким: ведь при гипотетико-дедуктивном подходе эмпирическое высказывание «подтверждается» не только проверкой на фактах, но также и тем, что оно не противоречит, во-первых, общей теоретической схеме и, во-вторых, другим эмпирическим предсказаниям, которые из нее вытекают. (Я не выступаю здесь с «сильным» утверждением, что экономическая наука реально строилась как гипотетико-дедуктивная; достаточно того, что она пыталась ею быть и что большинство экономистов считали ее именно таковой.)

178

Приведем еще один пример, на этот раз — из экономики развития. Известно, что в развивающихся странах школьные учителя часто манкируют своими обязанностями, либо не являясь в школы вообще, либо формально отбывая в них положенное время, но не ведя реальных занятий. В ставшем классическим эксперименте, Э. Дюфло и Р. Ханна показали, как слабость стимулов и недостаточный мониторинг могут становиться причиной учительского абсентеизма [Duflo, Hanna, 2005]. Эксперимент проводился в нескольких небольших деревнях, разбросанных в гористой местности округа Удайпур в индийском штате Раджастхан, где обучение учащихся всех классов ведет, как правило, один учитель. В этой части Индии уровень учительского абсентеизма (доля учебных дней, когда учителя вообще не появлялись в школах) оценивался в 44 %. Было отобрано 120 деревень, 60 из которых случайным образом попали в экспериментальную и 60 в контрольную группы. Месячная заработная плата учителей в первой группе варьировала от 500 до 1300 рупий, во второй составляла 1000 рупий. По условиям эксперимента учителя из первой группы должны были ежедневно фиксировать на фотокамеру время своего прихода в школу и ухода из нее. За каждый день, когда они проводили в школе не менее 5 ч, им выплачивалась премия в размере 50 рупий (примерно 1 долл. США по официальному обменному курсу). Схема, сочетающая денежное стимулирование с эффективным мониторингом, обеспечила почти двукратное снижение уровня учительского абсентеизма в экспериментальной группе — до 22 %. Таким образом, благодаря использованию экспериментального дизайна исследователям удалось не только достоверно идентифицировать действовавшие в данном случае причинные механизмы, но и точно оценить их эффект. Эксперимент продемонстрировал, как можно успешно бороться с учительским абсентеизмом в развивающихся странах.

Этот пример интересен еще и тем, что он наглядно иллюстрирует неявный дрейф целей, который за последние десятилетия претерпела экономика развития: если раньше она фокусировалась на обсуждении таких общих проблем, как выбор между рынком и централизованным планированием, между частной и государственной собственностью, между инвестированием в физический и в человеческий капитал и т. д., то теперь ее внимание привлекают почти исключительно узко прикладные, локальные темы: как снизить в развивающихся странах уровень абсентеизма школьных учителей, как повысить в них уровень вакцинации детей, как подтолкнуть фермеров к использованию современных удобрений и т. д.? Но, скажем, Э. Дюфло видит в таком «ускромнении» исследовательских задач скорее достоинство, чем недостаток. (Отметим, что она считается одним из признанных лидеров в применении экспериментальных методов к проблемам экономики развития и недавно стала лауреатом Нобелевской премии по экономике.) С ее точки зрения, развивающимся странам лучше держаться философии малых дел, которую олицетворяет экспериментальный подход, чем пытаться заигрывать с теми или иными идеями масштабного переустройства общества, которые за долгие десятилетия так и не смогли помочь им выбраться из ловушки бедности.

179

Подробнее об «эмпирическом повороте» в экономической науке см.: [Backhouse, Cherrier, 2017].

180

О преобладающей интервенционистской направленности современной экономической науки среди прочего свидетельствует тот простой факт, что при публикации работы от автора практически в обязательном порядке требуется включение в нее раздела Policy implications. В свое время лауреат Нобелевской премии по экономике Дж. Бьюкенен призывал экономистов перестать давать политические советы исходя из установки, будто они наняты для этого неким благожелательным деспотом [Buchanan, 1987]. Бьюкенен не был услышан и подавляющее большинство современных экономистов продолжают воспринимать себя так, как если бы они действительно состояли на службе у благожелательного деспота — государства.

181

Некоторые более радикальные критики предлагают также отказаться от обязательного построения макроэкономических моделей на микроэкономических основаниях и вернуться к более ранней (кейнсианской) практике использования чисто эмпирических наблюдаемых закономерностей, не выводимых из оптимизирующего поведения индивидов [Wren-Lewis, 2018].

182

К сходному выводу недавно пришел П. Кругман [Krugman, 2018].

183

^* Опубликовано: Вопросы экономики. 2017. № 4. С. 117–139.

184

В дальнейшем при цитировании этой работы для краткости будут приводиться только номера страниц без указания самого источника.

185

Одна из причин, почему неравенство в распределении богатства всегда превосходит неравенство в распределении доходов, заключается в том, что оценки богатства отражают владение только материальными активами и не учитывают владение нематериальными (человеческим капиталом).

186

Различия в уровнях благосостояния зависят также от неравенства в распределении времени досуга. В США за последние десятилетия прирост часов досуга у низкодоходных групп был значительно больше, чем у высокодоходных [Attanasio, Pistaferri, 2016].

187

Картина с динамикой другого показателя неравенства — коэффициента Джини — оказывается еще более пестрой [Atkinson, Morelli, 2014]. В США коэффициент Джини по доходам достигал 0,5 в 1930-е годы, снизился до 0,4 во время Второй мировой войны, колебался вокруг этого уровня до начала 1980-х годов и вырос до примерно 0,45 к настоящему времени. Великобритания: довоенный период — 0,45, период войны — 0,35, 1970-е годы — 0,25, настоящее время — возврат на уровень 0,35. Германия: снижение с 0,30 в 1950-е годы до 0,25 в 1970-е годы с постепенным приближением к отметке 0,30 в настоящее время. Дания: резкое снижение с 0,50 в конце 1940-х годов до 0,35 в настоящее время. Италия: снижение с 0,5 в 1900 г. до 0,3 в 1990 г. с последующим повышением до 0,35. Нидерланды: снижение с 0,4 в 1960-е годы до 0,35 в 1970-е годы с последующей стабилизацией. Финляндия: начало 1960-х годов — 0,3, середина 1970-х годов — снижение до 0,2, возвратный рост до 0,25 к началу 2010-х годов. Франция: почти монотонное снижение с 0,4 в середине 1950-х годов до 0,3 в настоящее время. Швеция: в начале 1950-х годов — примерно 0,3, падение до 0,2 к концу 1980-х годов, возвратный рост почти до 0,3 в настоящее время. Япония: минимальный рост с 0,37 в начале 1960-х годов до 0,4 в настоящее время. (Оценки непригодны для межстрановых сопоставлений, так как рассчитывались исходя из разных определений дохода.)

188

Следует оговориться, что альтернативные оценки, рассчитываемые и публикуемые Бюджетным управлением конгресса США, показывают рост неравенства в доходах в расчете на одного члена домохозяйства [Congressional Budget Office, 2014].

189

Любопытно, что М. Фридман еще в конце 1930-х годов подверг метод капитализации сокрушительной критике [Friedman, 1939]. По его мнению, такой метод измерения богатства обладает настолько фатальными неустранимыми недостатками, что оценки, полученные с его помощью, просто не имеют смысла.

190

Это напоминает концепцию Т. Пикетти, согласно которой 1930–1970-е годы следует считать аномальным периодом в истории капитализма: только из-за уникального стечения обстоятельств — войн, экономических кризисов, политических потрясений — неравенство в этот период резко пошло вниз [Piketty, 2014]. Однако последовавшая за тем стабилизация привела к тому, что капитализм стал возвращаться к «естественному» для него уровню неравенства.

191

Все это очень плохо вяжется с идеей «патримониального капитализма» Т. Пикетти (о ней кратко упоминается в статье К. Джомо и В. Попова), согласно которой в составе верхнего 1 % непрерывно должна возрастать доля богатых наследников, выступающих в роли рантье [Piketty, 2014].

192

Параллельно с этим шло быстрое сокращение неравенства в полученном образовании. За шесть десятилетий глобальное неравенство по образованию для всего взрослого населения (коэффициент Джини) снизилось с 0,64 в 1950 г. до 0,34 в 2010 г., в том числе в развитых странах — с 0,38 до 0,19, а в развивающихся — с 0,73 до 0,36. Для группы 15–24 лет снижение было еще более радикальным и сейчас по неравенству в полученном образовании молодежь в развивающихся странах почти сравнялась с молодежью в развитых: коэффициенты Джини для них соотносятся соответственно как 0,25 против 0,16 [Benaabdelaali et al., 2012].

193

В этом контексте Э. Аткинсон замечает, что динамику неравенства лучше рассматривать в терминах эпизодов, чем в терминах трендов [Atkinson, 2015].

194

Впрочем, противореча самим себе, они замечают, что углубление неравенства в последние десятилетия не сопровождалось каким-либо ростом «организованного социального протеста» [с. 155]. Означает ли это, что оно, по их мнению, сопровождалось ростом неорганизованного социального протеста?

195

Интересно также отметить, что ни один из этих механизмов не предполагает непосредственного влияния неравенства на экономический рост. Во всех четырех случаях его воздействие на рост осуществляется через посредство каких-либо иных факторов. Так, например, в объяснениях, фокусирующихся на инвестициях в детей (механизмы 2 и 4), таким фактором выступает высокий уровень бедности (логическая цепочка: большое неравенство ⇨ высокая бедность ⇨ низкие инвестиции в качество/высокие инвестиции в количество детей ⇨ низкие темпы роста).

196

На российских данных анализ этой статистической иллюзии представлен в работах: [Капелюшников, 2009; 2014].

197

Расхождение между этими индексами связано не только с использованием разной методологии, но также и с тем, что их оценки базируются на разных по составу корзинах товаров и услуг: в одном случае это — потребленные товары и услуги (включая импортные), в другом — произведенные товары и услуги (включая экспортные).

198

На этом выводе строится, например, концепция справедливости Р. Дворкина [Dworkin, 2000].

199

Это, впрочем, не мешает тем же авторам высказывать прямо противоположные суждения о том, что сверхвысокие налоги на богатых необходимы, чтобы устранить экстернальный эффект, связанный с их избыточным потреблением (таково, например, мнение П. Кругмана).

200

Впрочем, при более внимательном анализе обнаруживается, что сторонники конфискационных налогов и усиления государственного контроля за экономикой вовсе не против влияния на государство тех, кто разделяет их политические установки (например, профсоюзов государственных служащих): они против влияния на него лишь тех, кто их взглядов не разделяет [Cochrane, 2014].

201

^* Опубликовано: Republic. 4 сентября 2017. https://republic.ru/posts/86142.

202

^* Опубликовано: Вопросы экономики. 2019. № 4. C. 91–106.

203

^* Сокращенный вариант опубликован: Вопросы экономики. 2015. № 5. С. 104–133.

204

В отличие от других авторов, идущих вслед за Хансеном, Коуэн предпочитает пользоваться определением «великая», а не «вековая» стагнация.

205

При этом Коуэн специально оговаривается, что в подавляющем большинстве стран низко висящие плоды по-прежнему сохраняются в изобилии, поскольку ничто не мешает им заимствовать технологии и институциональные идеи из США, Европы или Японии.

206

Первыми выражение «новая нормальность» для обозначения ожидаемого долговременного замедления экономического роста начали использовать не академические экономисты, а бизнес-аналитики [El-Erian, 2009]. (Подробнее об этом см.: [Афонцев, 2014].) Но со временем оно проникло также и в академические публикации.

207

Впрочем, Гордон не отрицает того, что наблюдавшееся в последние годы снижение уровня экономической активности могло происходить также и под действием циклических факторов, так что после преодоления последствий рецессии оно может быть частично отыграно назад.

208

Существует еще один серьезный повод для тревоги за будущее американского экономического роста: это — потеря экономикой США былого предпринимательского динамизма. Процесс созидательного разрушения, когда более производительные фирмы рождаются, а менее производительные умирают, более производительные рабочие места создаются, а менее производительные ликвидируются, является важнейшим драйвером повышения производительности труда. Согласно имеющимся оценкам, в США с конца 1970-х годов коэффициент рождаемости фирм снизился с 15 до 8 %, тогда как коэффициент их смертности сохранялся примерно на одном и том же уровне 9–10 %. За этот же период коэффициент перераспределения рабочих мест (представляющий собой сумму коэффициентов их создания и ликвидации) упал на 10 п.п. — с 36 до 26 % [Hathaway, Litan, 2014]. Столь значительное ослабление предпринимательской активности также могло способствовать более вялому росту экономики США.

209

Впрочем, он не упускает случая заметить, что именно таким «черепашьим» темпом росла экономика Англии в доиндустриальный период — 1300–1700-е годы.

210

Среди российских экономистов сторонником идеи «инновационной паузы» является В. М. Полтерович [Полтерович, 2009].

211

К этому можно добавить, что падение темпов роста производительности в период 2004–2013 гг. было сосредоточено в секторах, производящих или интенсивно использующих продукты информационных технологий [Fernald, 2014].

212

В терминах неокейнсианской теории это предполагает, что цены и заработная плата могут оставаться жесткими бесконечно долго.

213

^* Опубликовано: Вопросы экономики. 2017. № 11. С. 70–101.

214

«Мы поражены новой болезнью, названия которой, возможно, некоторые читатели не слышали, но о которой они будут часто слышать в ближайшие годы, а именно — технологической безработицей» [Keynes, 1931, p. 358].

215

Еще в начале 1950-х годов он писал: «Труд будет становиться все менее и менее важным. …Все больше и больше работников будут вытесняться машинами. Я не понимаю, как новые отрасли смогут занять всех, кто захочет работать» [Leontief, 1952] (цит. по: [Acemoglu, Restrepo, 2017, p. 1]).

216

В то же время Рикардо оговаривался, что сокращение занятости под действием новых технологий может иметь место только тогда, когда их внедрение сопровождается уменьшением национального дохода [Samuelson, 1989]. Но ситуация, когда технологический прогресс будет вызывать падение ВВП, представляется настолько редкой, что ее можно считать практически невероятной. С этой точки зрения трактовка Рикардо предстает скорее как теоретический курьез, чем как попытка осмысления экономической реальности.

217

В «Истории экономического анализа» Й. Шумпетер так комментировал позицию Рикардо: «Он никогда ясно не осознавал того существеннейшего факта относительно капиталистических „машин“, что они производят то, что в количественном и качественном отношении вообще не могло бы быть произведено без них, или, говоря иначе, что они „вытесняют“ рабочих, которые никогда и не рождались на свет» [Schumpeter, 1954, p. 684].

218

В условиях несовершенной конкуренции компенсирующий эффект будет достигаться не столько за счет снижения цен для потребителей, сколько за счет роста доходов у предпринимателей и работников (см. ниже).

219

Ссылку Т. Мальтуса и С. Сисмонди (см.: [Vivarelli, 2007]) на то, что первоначальное падение занятости под действием новых технологий будет сопровождаться не ростом, а сокращением совокупного спроса (поскольку часть работников лишится дохода), едва ли можно признать действенным контраргументом, поскольку отмеченный ими эффект является преходящим и способен вызывать повышение безработицы лишь в краткосрочном периоде.

220

Однако прирост занятости, порожденный «продуктовыми» инновациями в технологически передовых отраслях, может сводиться на нет потерями рабочих мест в «традиционных» отраслях, чья продукция из-за появления на рынке новых видов товаров может начинать выходить из употребления.

221

Если более эффективные фирмы наращивают рабочие места, тогда как менее эффективные их теряют, то это ведет к повышению общего уровня производительности труда в экономике. Подобная реструктуризация занятости выступает одним из важнейших источников экономического роста.

222

В то же время новые технологии могут также сокращать время и повышать эффективность поиска на рынке труда. В этом смысле есть основания полагать, что появление ИКТ должно было способствовать, напротив, снижению «естественной» нормы безработицы.

223

Скажем, по прогнозу Бостон консалтинг груп, к 2035 г. доля беспилотных автомобилей в общем автомобильном парке США составит не более 10 % (цит. по: [Arntz et al., 2016]). Это довольно скромные темпы, явно не предвещающие никакого взрывного роста технологической безработицы на американском рынке труда.

224

В более поздней работе Бринйолфcсон был вынужден признать, что пока технологии нового поколения не оказывают значимого влияния на динамику производительности, чем и объясняется резкое замедление темпов экономического роста в развитых странах. Чтобы их эффект проявился, потребуется время (возможно, достаточно длительное). Во-первых, распространение таких технологий должно достичь определенного критического уровня. Во-вторых, необходимы инвестиции в комплементарные по отношению к ним факторы. Таким образом, то, что мы наблюдаем сейчас, — это всего лишь переходный период в преддверии будущего «спурта» показателей производительности [Brynjolfsson et al., 2017].

225

Новые технологии, связанные со Второй промышленной революцией, имели противоположный эффект: существенно облегчив работу по дому, они способствовали массовому выходу на рынок труда женщин, т. е. обеспечили огромное увеличение предложения труда.

226

Анализ этой проблемы на российских данных см. в работе [Гимпельсон, Капелюшников, 2015].

227

В то же время некоторые авторы подвергают ее серьезной критике. В частности, они отмечают неясность и расплывчатость критериев при выделении рутинных и нерутинных профессий [Pfeiffer, Suphan, 2015]. По мнению критиков, в основе концепции RBTC лежит логически порочный круг: сначала дается определение рутинных рабочих мест как рабочих мест, легче всего поддающихся автоматизации; затем демонстрируется, что именно такие рабочие места и подвергаются автоматизации чаще всего!

228

Близкий результат был получен в одном недавнем опросе немецких работников. Лишь 12 % посчитали вероятным, что в ближайшие 10 лет их могут заменить машины [Arntz et al., 2016].

229

^* Опубликовано: Экономическая политика. 2019. № 2. С. 8–63; 2019. № 3. С. 8–55. Автор признателен за поддержку А. Г. Вишневскому, М. Б. Денисенко и А. В. Шаруниной.

230

В российской статистике английскому термину «dependency ratio» соответствует термин «коэффициент демографической нагрузки». Однако он, как нам кажется, недостаточно адекватно выражает суть возникающих в этом случае экономических отношений. Мы предпочитаем использовать для их обозначения выражение «коэффициент зависимости», хотя подобное словоупотребление не принято в русскоязычной демографической и экономической литературе.

231

В литературе можно встретить несколько различных определений коэффициента поддержки. Хотя в некоторых работах он рассчитывается как отношение численности независимого населения к численности только зависимого населения, во многих других — как отношение численности независимого населения к численности всего населения (как доля лиц рабочих возрастов в общей численности населения).

232

Так, один из ожидаемых положительных эффектов эйджинга связан со снижением преступности. В современных обществах пик участия индивидов в криминальной деятельности, как правило, приходится на возраст 20–24 года [Ulmer, Steffensmeier, 2014]. Соответственно, снижение удельного веса этой возрастной группы по ходу старения населения должно по чисто арифметическим причинам вести к заметному сокращению показателей преступности.

233

С учетом исходного мальтузианского состояния можно считать, что демографический переход включает не три, а четыре стадии.

234

Отметим, что когда мы говорим о вековом тренде к снижению смертности, то имеем в виду снижение ее возрастных коэффициентов. Непосредственным выражением этого тренда оказывается рост ожидаемой продолжительности жизни. При этом по мере того как старшие когорты становятся все более многочисленными, общий коэффициент смертности должен с определенного момента начать повышаться, поскольку вероятность смерти в более пожилых возрастах по понятным причинам намного выше, чем в более молодых.

235

Если говорить о динамике доли младших когорт в общей численности населения, то для нее контраст оказывается еще резче: например, в США снижение доли младших когорт в течение последних десятилетий на 90 % объяснялось падением рождаемости и лишь на 10 % — увеличением продолжительности жизни (иными словами, снижением смертности) [Bloom, Luca, 2016].

236

В этом контексте повышение рождаемости в России в 2005–2015 гг. может рассматриваться как временная флуктуация, связанная со спецификой возрастной пирамиды.

237

Нулевые или слабо отрицательные темпы прироста населения можно рассматривать как сигнал, что демографический переход в данной стране завершился или близок к завершению.

238

Но здесь есть существенная разница. Требуя немалых денежных и временны́х издержек, уход за детьми в то же время служит для родителей источником значительных психологических удовлетворений. Уход за престарелыми родителями не порождает для взрослых детей сопоставимых положительных психологических эффектов либо даже имеет достаточно сильные отрицательные эффекты.

239

Строго говоря, считать всех пожилых и даже всех неработающих пожилых «экономически зависимыми» не вполне корректно. Они могут участвовать в создании ВВП не своим трудом, а своим капиталом, т. е. накопленными ими ранее сбережениями. В таком случае их было бы некорректно причислять к «иждивенцам», живущим за счет других (подробнее об этом см. далее).

240

В основу прогноза численности занятых для периода 2018–2035 гг. положен средний вариант демографического прогноза Росстата: Федеральная служба государственной статистики. Демографический прогноз до 2035 года. http://www.gks.ru/wps/wcm/connect/rosstat_main/rosstat/ru/statistics/population/demography/#. Расчет строился исходя из предположения, что на протяжении всего этого периода уровни занятости для одногодичных когорт (отдельно по мужчинам и женщинам) будут оставаться такими же, какими они были в 2017 г. Таким образом, возможный эффект от повышения пенсионного возраста для мужчин до 65 и для женщин до 60 лет не учитывался. Подробнее об используемой нами методике подсчета см.: [Gimpelson, Kapeliushnikov, 2017]. Следует также иметь в виду, что результаты демографического прогноза Росстата и демографического прогноза ООН для России (см. предыдущий подраздел) могут различаться. Несколько иной набор альтернативных показателей зависимости/поддержки обсуждается на российских данных в работе [Синявская, 2017].

241

При оценке этого показателя использовались данные о заработной плате для одногодичных возрастных когорт (отдельно по мужчинам и женщинам). Обследования заработной платы по профессиям (ОЗПП) Росстата за 2015 г. Расчет строился исходя из условного предположения о неизменности распределения заработной платы по возрасту на протяжении всего рассматриваемого периода 1992–2035 гг.

242

Следует отметить также, что если официальные оценки говорят о том, что период положительного демографического дивиденда в российской экономике длился полтора десятилетия, с 1992 по 2006 г., то международно сопоставимые — что он длился 17 лет, с 1995 по 2011 г.

243

Коэффициенты экономической зависимости пожилых рассчитывались как отношение численности незанятых в возрасте 65+ к общей численности занятых.

244

Стандартные оценки уровня занятости решают проблему лишь частично, так как рассчитываются по отношению к численности только взрослого, а не всего населения.

245

В то же время более продолжительное пребывание в рабочей силе означает более поздний переход к жизни на ранее сделанные сбережения (после ухода на «заслуженный отдых»), что должно отрицательно влиять на склонность к сбережениям. Обсуждение этого вопроса см. ниже, в последующих подразделах работы.

246

По оценкам Росстата, в настоящее время ожидаемая продолжительность жизни у российских мужчин в возрасте 60 лет составляет около 16 лет, а у российских женщин в возрасте 55 лет — около 26 лет (см: Федеральная служба государственной статистики. Демографический ежегодник России. М.: Росстат, 2017). Соответственно, если исходить из нормативного критерия наступления старости, предложенного Уореном Сандерсоном и Сергеем Щербовым (15 лет остающейся ожидаемой продолжительности жизни), то поднимать планку пенсионного возраста для российских мужчин сейчас вообще не следовало бы, но для российских женщин она могла бы быть поднята на 10 лет. Сходная картина вырисовывается при использовании альтернативного показателя — ожидаемой продолжительности здоровой жизни при рождении. По имеющимся оценкам, в России в 2015 г. она составляла 58 лет для мужчин (т. е. недотягивала даже до прежней официальной планки пенсионного возраста), но 66 лет для женщин [Global, Regional, and National, 2016]. Об этой гендерной асимметрии в российских условиях см. также: [Синявская, 2017].

247

Приводимые оценки строились исходя из более ранней версии демографического прогноза ООН 2005 г., использованного в работе [Sanderson, Scherbov, 2008].

248

Интересный, но малоисследованный вопрос заключается в следующем, от возраста какого типа сильнее зависят электоральные предпочтения избирателей — хронологического или перспективного? Как будут склонны голосовать номинально пожилые люди с большой остающейся ожидаемой продолжительностью жизни — как «старики» или как люди, находящиеся в середине жизни?

249

С этого периода пенсионный возраст в развитых странах стал повышаться в среднем примерно на один год за десятилетие. Тем не менее этот процесс шел намного медленнее, чем увеличивалась остающаяся ожидаемая продолжительность жизни пожилого населения [Lee, 2014].

250

В работе Дугласа Эльмендорфа и Луиз Шейнер приводятся еще более контрастные оценки: 1:0,64 в первом случае и 1:1,37 — во втором [Elmendorf, Sheiner, 2000].

251

При расчете уровней потребления учитывались не только прямые денежные расходы домохозяйств, но также натуральные трансферты от государства в виде предоставления бесплатного образования, здравоохранения, жилья, продуктов питания. При оценке трудовых доходов помимо заработной платы наемных работников учитывались также вмененные заработки самозанятых и неоплачиваемых семейных работников. Средний уровень трудовых доходов вычислялся как частное от деления общей суммы трудовых доходов в том или ином возрасте на общую численность индивидов этого возраста (т. е. с включением как занятых, так и незанятых).

252

Впрочем, в некоторых развитых странах этого скачка в уровнях потребления у пожилых пока еще не наблюдается.

253

National Transfer Accounts: Understanding the Generational Economy, 2018. http://www.ntaccounts.org/web/nta/show.

254

При интерпретации этих оценок нужно иметь в виду, что в базе данных Национальных трансфертных счетов условные границы между периодами детства, зрелости и старости определяются несколько иначе, чем это делается обычно и чем делалось в предыдущих подразделах настоящей работы: младшие возраста — когорты 0–14 лет, рабочие возраста — когорты 15–64 лет, старшие возраста — когорты 65+ лет.

255

Напомним, что показатели зависимости, представленные на рис. XVI.22– XVI.23, определялись как отношение численности экономически зависимых к экономически независимым группам, тогда как показатели поддержки, представленные на рис. XVI.30–XVI.31, наоборот, как отношение численности экономически независимых к экономически зависимым группам.

256

См., например, серию классических работ на эту тему Пола Самуэльсона: [Samuelson, 1975; 1976].

257

Исключение — ситуация, когда увеличение доли пожилых полностью компенсируется снижением доли детей. Однако в реальности, даже когда такая компенсация имеет место, она почти всегда оказывается лишь частичной.

258

При условии реализации среднего варианта демографического прогноза Росстата. Случай России примечателен тем, что общая численность российского населения в 2035 г. останется фактически такой же (по среднему варианту демографического прогноза Росстата), какой она была в 2017 г., — 146 млн человек. Это предполагает, что прогнозируемое сокращение занятости (на 5,5 млн человек при неповышении пенсионного возраста и на 4 млн — при его повышении) можно рассматривать как «чистый» эффект старения населения. Близкие прогнозные оценки падения численности рабочей силы и занятых для России получены в работе [Иванова и др., 2017].

259

«Избыточное» потребление можно представить в виде следующего простого тождества: (потребление — трудовой доход) = доходы от активов — сбережения + полученные трансферты — переданные трансферты [Lee, 2014].

260

Исследователи выделяют три основные формы межпоколенческих трансфертов: денежные выплаты, предоставление услуг в натуральной форме, совместное проживание [Ibid.].

261

Интересно отметить, что, скажем, в США индивиды (независимо от их возраста) направляют на сбережения лишь часть доходов от своих активов, тогда как другую их часть «проедают» (направляют на потребление). Это предполагает, что накапливаемые ими активы могут формироваться не столько за счет собственных сбережений, сколько за счет наследств, получаемых от старших поколений [Lee, 2016].

262

Ср.: «Наиболее важный канал, по которому эйджинг влияет на совокупный выпуск, — это искажения от налогов, предназначаемых для финансирования пенсий в рамках распределительных пенсионных систем» [Weil, 2006].

263

Некоторые из этих факторов можно учесть, внеся определенные дополнения в уравнение (7). Например, его можно переписать в следующем виде:

С / N = (L / N) × [(Y / L) — (K / L) × (ℓ + a + d]),

где a — темп экзогенного технологического прогресса, а d — норма амортизации [Sheiner et al., 2006].

264

Подробное обсуждение этого круга вопросов см. в работе [Ляшок, Рощин, 2016].

265

Ср.: «Более пожилые работники устойчиво оцениваются менеджерами как имеющие более позитивные установки, более надежные и обладающие лучшими трудовыми навыками по сравнению со средним работником, но они оцениваются хуже него, когда речь заходит о физическом состоянии, гибкости при решении новых задач и готовности к переподготовке» (цит. по: [Börsch-Supan, 2006, p. 17–18]).

266

По этой же причине стимулы инвестировать в человеческий капитал пожилых работников оказываются слабее не только у них самих, но также у фирм, где они трудятся.

267

Еще одно важное обстоятельство состоит в том, что чем многочисленнее население, тем больше размер рынка и тем больше шансов на то, что инновации смогут окупиться, найдя для себя достаточно большое количество потребителей/пользователей.

268

В России и других постсоциалистических экономиках обрушение курса акций в связи со старением населения тем более маловероятно, что в них сбережения населения занимают в общей структуре сбережений несравненно меньшее место, чем в развитых странах [From Red to Gray, 2007]. Кроме того, в этих экономиках отдача от капитала все еще остается достаточно высокой (во всяком случае значительно выше, чем в развитых странах). Наконец, в этих экономиках сохраняется очень высокий спрос на жилье.

269

Этим, собственно, и объясняется потребность в нетрадиционных мерах денежной политики, таких как политика количественного смягчения.

270

По имеющимся свидетельствам, увеличение ожидаемой продолжительности жизни на «заслуженном отдыхе» повышает норму сбережений в странах с накопительной пенсионной системой, но не повышает ее в странах с солидарной пенсионной системой [Bloom, Luca, 2016].

271

Здесь стоит добавить, что для разных частей пожилого населения результаты могут различаться. Так, согласно одному недавнему исследованию эффект увеличения доли населения в возрасте 65–79 лет инфляционен, тогда как эффект увеличения доли населения 80+ дефляционен [Juselius, Takats, 2018]. Возможно, это связано с тем, что очень пожилые люди склонны передавать наследства более молодым членам семьи (прежде всего внукам).

272

Отметим, что повышение пенсионного возраста не более чем одна из возможных форм сокращения пенсионных выплат.

273

Так, вопреки политико-экономической гипотезе увеличение доли пожилых имеет инфляционный, а не дезинфляционный эффект (табл. XVI.2).

274

Как отмечает Борш-Зупан, в развитых странах возможность для отказа от солидарных пенсионных систем и их полной замены накопительными/частными пенсионными системами существовала примерно 30 лет назад, но была упущена [Börsch-Supan, 2013]. В настоящее время демографическая ситуация изменилась настолько сильно, что это стало уже технически и финансово невозможно. Поэтому при любых вариантах реформ будущие пенсионные системы в развитых странах неизбежно будут включать в качестве одной из своих подсистем солидарную (распределительную) компоненту.