Экобаба и дикарь - [38]

После этих слов он уже мало соображал, о чем говорилось дальше. Она его любит!.. И хочет, чтобы всё было как прежде, как раньше!.. Конечно, что может быть лучше этого?! И как может быть иначе?!

Камень свалился с души, дал дорогу радости. И от этого буйного ликования, от желания сделать ей приятное, от головокружительного восторга — ведь если любишь, то хочешь, чтобы любимый человек был счастлив! — он торжественно объявил:

— Ты знаешь, я тоже много думал и пришел к выводу, что ничего никому запретить нельзя. И не надо. Если ты пожертвовала ради меня кем-то или чем-то, то и я пожертвую своей ревностью: делай что угодно. Если ты, к примеру, хочешь с кем-нибудь встречаться и даже спать — хоть с чертом-дьяволом! — то и встречайся, и спи, если это тебе надо. Нужны тебе игрушки — пожалуйста, оставь их себе, мне до них дела нет!.. Наши отношения теперь будут другие… демократические: я о твоих делах знать не знаю, ты о моих слышать не желаешь…

Какой-то червь сверлил изнутри, что всего этого говорить не стоит, что это лишнее, ненужное, а может, и неправильное. Но волна великодушной мудрости и широкой щедрости несла его всё дальше:

— Ты — человек! Никто никому ничего запретить не в силах!.. Что от того, что я буду говорить тебе: не делай того или этого?.. Запретный плод слаще всех. А если надо скрывать от людей наши отношения — будем скрывать. Заговор сближает. Мне всё равно. Будем тайными любовниками, сообщниками, заговорщиками!.. Если надо, я не буду к тебе приходить, ты приходи ко мне: поздно, когда все спят, тихо поднимись по лестнице, проскользни в приоткрытую дверь, а я уже буду ждать… Черно-белые ночи… Наши сны. Всё в наших руках… Когда ты приедешь?..

— Скоро, скоро, — отвечала она, всхлипывая.

— А хочешь, я сейчас к тебе прилечу?.. — предложил он. — Прямо по воздуху?

— Да, тысячу километров — не надо, холодно лететь. Я скоро буду, — терялась она в потоке ответного счастья. — Мне плохо без тебя, — добавила странным голосом.

Он ответил:

— Мне тоже. Мы должны помогать друг другу жить.

— Как в той басне?.. Лошадь и осел?.. — сквозь слезы напомнила она.

— А ты еще помнишь?

— Ты же заставил выучить наизусть!.. Лошадь и осел шли вместе по дороге и несли груз. Осел нести уже не мог и попросил лошадь помочь. А лошадь не захотела, и тогда осел упал и умер. И лошади пришлось дальше тащить не только груз осла, но и его шкуру…

И они болтали о всякой ерунде, поздравляли друг друга с Рождеством и строили общие планы, которых оказалось на удивление много: она честно пообещала сократить походы по диско и кафе, а он свято поклялся больше двухсот грамм никогда не пить; она твердо подтвердила, что хочет пореже встречаться с Ингрид, а он сообщил, что у него двойная радость: помирился с любимой и закончил объект с костями. И они опять шутили, резвились, шушукались, вспоминая что-то и говоря о чем-то, что было, есть и обязательно еще будет.

Эпилог

Прошло несколько лет.

Он сидит в кафе, украдкой пьет коньяк из двухсотграммовой бутылочки, закусывает булочкой и без особых эмоций думает о том, что сегодня надо встретиться с ней. И уже пора идти. Не забыть зайти за горючим. Завтра свободный день, можно не думать о похмелье. А она теперь замужем и бегать на свидания к нему может только тайно и не часто, что придает встречам пикантную остроту и приятную новизну.

«Разве не лучше так? — думается ему. — Спокойно, тихо, без склок и ссор?»

Ревность оказалась купирована замужеством. Любовников он мог ей запрещать, но выйти замуж — это совсем другое.

Ревность ушла под венец.

Осталась ли любовь?.. Или превратилась в здоровый, бодрящий, девственночистый, полезный для организма секс?.. Если сбросила кожу любви — тем лучше: одна минута секса равна двадцати минутам ходьбы на месте или десяти минутам бега по пересеченной местности, а это немало в важном деле сжигания калорий.

А от любви — одно нездоровье: стрессы, инфаркты, инсульты, бред, жар, всполохи, гонки, езда крыш, ёженье душ, покоренье морей и суш, разделка мертвых туш, холодный душ, несчастья куш, больного бреда чушь, и глупый муж, и околачива-ние груш, и пекло райских кущ.

«И, главное, — имя-то какое мерзкое у мужа: Курт!.. Каракурт, черный курт!. Курить, карты, каркать, корить. Такой болван немецко-фашистский!» — с недобрым сарказмом поминает он его, допивая коньяк и пряча пустую стекляшку в карман.

Время отправляться в мастерскую: пить целебный напиток доктора Мукумбы и ждать. Она приходит обычно вечерами, когда её Каракурт дежурит в своем гадючьем логове, среди склянок и колб, остолоп.

И трудно вообще понять: эпилог это или пролог? Или, может быть, некролог?.. Где они сейчас?.. Где псих, варвар, старый другой, сумасшедший старичок, психопат, дикарь, мачо, симпатичная рыбка, нищий дурак, доминант, дурачок, ручной зверь?.. Где паскуда, гадина, толстенькая дурочка, фурия, садистка, толстыш, круглыш, пухленыш, мраморная женщина, проклятая шлюха, джадоистка, идиотка, дура, экобаба, глупышка, злобная кубышка, любливая люблядь?..

Нету их, почили в бозе, даже светлой памяти не оставили.

1998–2007, Германия