Экипаж. Команда - [8]

Антон выбросил окурок, вернулся на кухню, допил остывший чай и отправился спать. Сегодняшний день обязательно следовало запомнить, поскольку именно сегодня ночью, когда они стояли под окнами и охраняли мирный сон гражданина Пингвина, Антон, наконец, понял – вот он, его край. Все накопленное, передуманное и вконец остопиздевшее за этот год достигло критической массы и сформировалось в однозначное законченное решение. Его мужское решение. Самое удивительное, что после этого на душе у Гурьева впервые за многие дни стало столь же удивительно спокойно. С этим спокойствием он и заснул. Впрочем, нет. Перед тем, как заснуть, Антон все-таки успел подумать о том, что напрасно не дал подзатыльник Лямину. Крутясь в универсаме за объектом, Лямке и в голову не пришло, что можно было раздобыть образцы следов пальцев рук объекта. Ведь наверняка кучу товаров в магазине Пингвин лапал просто так. И дело даже не в том – нужны были эти пальцы или нет. Просто Лямин об этом не подумал!.. Эх, уйду – и хлебнет с ними Нестеров по полной. Хотя… Хотя в свое время Нестеров и с ним хлебал. Их опыт, как сухой шашлык: жуй-плюй – передай другому. А вообще-то Лямин парнишка неплохой. И улыбается так… солнечно…

Гурьев спал. Ему снился неизвестный объект, который на своей «ауди» вдруг резко ломанул поперек движения по Кронверкской улице. Гурьев двинулся за ним следом и моментально себя раскрыл. Ч-черт! Надо же было в обход, по Пушкарской!..

В одной машине с Нестеровым, Гурьевым и Ляминым находился еще один боец невидимого фронта – Паша Козырев. Паша стажировался на оперативного водителя и Гурьев официально числился у него в наставниках, за что ежемесячно получал надбавку в триста целковых. В принципе, человеку, стажирующемуся на водителя, топтаться в смене абсолютно незачем – его дело постигать азы оперативного вождения, да матчасть в гараже изучать. Однако народу в отделе катастрофически не хватало и поэтому Козыреву пришлось собственным телом прикрыть вакантную брешь, образовавшуюся в сменном наряде Нестерова. А именно: пропустив теорию, благо водительский опыт у Паши к тому времени уже имелся (два года за баранкой погранцового УАЗика – это вам не кот начихал), сразу же перескочить к практике. О чем, кстати, Козырев впоследствии ни разу не пожалел. Работать в экипаже с Нестеровым и Гурьевым было безумно интересно. Вот, например, за неполный месяц работы он узнал о наружке столько, сколько не знает среднестатистический опер-двухлеток, аттестованный на должность старшего грузчика. Правда, Гурьев, поставивший перед собой задачу сделать из Паши первоклассного оперативного водителя, шпынял его все это время нещадно. Доставалось Козыреву и от Нестерова, причем много чаще, чем тому же Лямке, хотя у Вани проколы случались едва ли не каждый день. Но Ваня Лямин был из той породы людей, на которых невозможно долго сердиться или обижаться. Потому как все равно не в коня корм. Он постигал этот мир исключительно методом проб и ошибок. Причем, обязательно собственных.

Паша Козырев и Ваня Лямин стали полноправными сотрудниками наружки совсем недавно. Они были почти ровесники (каких-то полтора года разницы в пользу Козырева), но на этом их сходство заканчивалось, а дальше начинались различия. И различия принципиальные. К примеру там, где Лямин постоянно радовался и улыбался, Козырев лишь иронично всматривался. Где Лямин шагал бодро, там Козырев ступал внимательно и осторожно.

Козыреву для того, чтобы получить звание лейтенанта милиции, пришлось после армии два года отсидеть в Стрелке.[10] Ване же Лямину для младшего лейтёхи хватило лишь пятимесячных курсов, на которые он поступил после окончания геодезического техникума. Приехавший в Питер из Костромы Лямин жил с бабушкой в хорошей двухкомнатной квартире в Озерках и ежемесячно получал от родителей энную сумму, падавшую на карточку VISA. А коренной питерец Козырев снимал комнату в коммунальной квартире, на Лиговском проспекте, на что уходила почти вся зарплата и устройство банкомата представлял лишь в общих чертах. Словом, как говорили идеологи застойных лет: два мира – два детства!

Помимо Козырева, в огромной квартире проживало еще тринадцать человек. Впрочем, возможно даже и больше – несмотря на то, что Паша теперь считался разведчиком, он все никак не мог запомнить в лицо каждого из соседей. Тем более, что и встречался он с ними не часто. Козырев не был ни ярко выраженной совой, ни жаворонком, а вел иной, «смешанный», а потому не совпадающий с другими образ жизни. Во всей стодвадцатипятиметровой квартире был всего лишь один человек, к которому Паша относился с благоговейным уважением и с каким-то особым, можно даже сказать сыновним, чувством. В отличие от временщика Козырева, Людмила Васильевна Михалева была местным аборигеном и всю свою сознательную жизнь прожила здесь, в небольшой комнатушке с окнами, выходящими в окна напротив (вторая дверь слева по коридору, дальняя правая комфорка на плите, что у окна, звонить три раза). Несмотря на разницу в возрасте почти в сорок лет, Паша Козырев и кандидат исторических наук, директор музея политического сыска, что на улице Гороховой, Михалева очень быстро нашли общий язык и сумели подружиться, что для нашего времени, возможно, кому-то и покажется дико странным.