Экипаж - [33]

На следующий день он стал вести себя более внимательно, однако его кипучая натура мешала ему на равных соперничать с людьми, для которых игра являлась лишь мимолетным развлечением. Он любил рисковать ради риска самого по себе и был не в состоянии при удачном ходе не заразиться тем интересом, когда на кон ставят больше, чем это следовало бы делать при трезвом мышлении. Перед этой квинтэссенцией дерзкого и стремительного приключения, каковой является карточная комбинация, его охватывало головокружение. Зная об этом, обычно он воздерживался от игры, но, вступив в нее, ничего уже не мог с собой поделать.

Снизу, из зала, доносились затянутые пьяными голосами напевы и отзвуки беззлобных перебранок. Кровь мощнее, неугомоннее текла по венам. Случайно сделанный удачный ход наполнял его невыразимой гордостью, он ощущал себя триумфатором, перед лицом которого меркли все прочие победы. У него в ушах лихорадочно пульсировал какой-то звон, а по всему телу разливалось особое, искусственное блаженство, какое достигается с помощью наркотиков.

С этих пор он стал жертвой игры. Вся его жизнь, подобно пустой рамке, колебалась вокруг стержня, состоящего из часов, проводимых у Нарбонна. Вставал он очень поздно; день бесцветно протекал перед его покрасневшими от ночных бдений глазами. Усталость пропитывала его тело, обманывала скуку. По мере того как сгущались сумерки, в него вселялась жажда риска и, полный придуманной, но всепоглощающей радости, он поднимался по ступенькам, которые вели в комнату, где его ждали карты. Там он боялся только одного – завершения партии. Пока он сидел за магическим столом, он пребывал во власти волшебства.

А между тем он регулярно проигрывал и вскоре остался без денег. Нарбонн одолжил ему некоторую сумму и посоветовал быть осторожней. Эрбийон выслушал его рассеянно, но попросить новой денежной помощи у отца ему было довольно трудно.

В три партии его кошелек истощился, и Жан был вынужден опять обратиться к своему товарищу. В этот же самый вечер, перед тем, как начать игру, «доктор» сказал Нарбонну:

– Мерсье попросил у меня разрешения к нам присоединиться.

Нарбонн был в нерешительности. Войдя в компанию, не стеснит ли их командир Мерсье, начальник сектора, своими нашивками и возрастом? К тому же по всей авиации о нем ходила слава как об опасном, проницательном и смелом противнике, любящем делать крупные ставки, очень щедром, но все время выигрывающем. Он был способен лишить равновесия игру, которая, будучи достаточно крупной, избегала чрезмерно высоких ставок.

– Ему этого очень хочется? – спросил Нарбонн.

– Очень, – ответил «доктор».

На следующий день Мерсье устроился за их столом. Это был человек, чьи плечи, лоб и челюсть были квадратными. Его лицо напоминало деревянную маску с очень светлыми глазами, словно утратившую свой блеск от мрачной и плохо сдерживаемой ярости, от неудержимой жажды риска. Невзирая на то, что по роду своей службы он не был обязан летать, он часто, сев в истребитель, один вылетал патрулировать. Его необузданной храбростью восхищались, но никто его не любил.

Тем не менее он быстро сумел рассеять неловкость, вызванную своим появлением, и, казалось, доброжелательно приготовился к игре, для него слишком скромной. Через час, видя, что Эрбийон и Нарбонн по своему обыкновению проигрывают, он воскликнул:

– Вы действительно очень плохо играете. Вас разоряют!

– Мы тренируемся, господин командир, – ответил Нарбонн.

– Нет, мне стыдно, уверяю вас, – настаивал Мерсье. – Лучше сыграем в железку. Тут уж каждый может за себя постоять.

– Это несколько опасно, – робко заметил «доктор». – Нужно потренироваться.

– Так давайте! Начнем понемножку. В банк – по двадцать франков.

Офицеры подчинились. Нарбонн открыл игру. Его банк с первого же раза сильно увеличился. С переменным успехом он переходил из рук в руки, и стало заметно, что Мерсье ограничивался тем, что следил за игрой, не принимая в ней участия.

Когда дошла очередь до него быть банкиром, он небрежно развернул стофранковую купюру и сказал:

– У меня нет мелочи, господа, но вам необязательно покрывать мою ставку.

Игроков было много, поэтому сделать это оказалось нетрудно. Мерсье выиграл. Его двести франков тоже покрыли. Он опять выиграл.

– Четыреста франков в банк, – спокойно сказал он.

Чьи-то руки сделали слабенькие ставки. Нарбонн, чтобы доставить командиру удовольствие, объявил:

– Остальное добавлю я.

Мерсье сделал еще лучшую игру.

Он взглянул на удвоившуюся сумму, подумал.

– Ставлю еще раз, – произнес он наконец.

– Принимаю, – сказал Нарбонн.

Он проиграл. Тогда командир собрал со стола купюры, отложил карты и в шутку спросил:

– Кто покупает банк?

То ли Нарбонну в этой фразе послышался вызов, то ли он хотел отыграться или же просто находился на той неизбежной стадии игры, когда реальная цена денег забывается, – он так никогда этого и не понял, – но его удивленные товарищи услышали, как он воскликнул:

– Я, господин командир.

Он разложил на столе шестнадцать стофранковых бумажек.

– Я никогда первый не рискую своим банком, – сказал Мерсье. – Вперед, господа!

Все сделали робкие ставки. После раздачи Нарбонн открыл свои карты: у него было девять очков.