Екатеринбург - Владивосток (1917-1922) - [49]

Давал ли казённый капитал когда-либо хорошую прибыль казне? Возьмём для примера казённые железные дороги. Ведь они почти всегда вели правительство к убытку, тогда как частные процветали, и стоимость их акций нередко в пять раз превышала номинал. Разве только одна винная монополия, введённая графом Витте, давала великолепную прибыль. Однако и в этом деле ту же, если не большую прибыль могло получить правительство, если бы взамен монопольной формы остановилось на акцизной системе собирания налогов.

К чему приведёт ленинизм? Основанный на насилии, он неминуемо зальёт весь мир человеческой кровью, усеет свой путь трупами умерших в муках голода людей. […]

Коммунисты желают возложить заботу о воспитании детей на воспитательные дома. Наш государственный воспитательный дом дал невероятную смертность, превышающую шестьдесят процентов. Почему же именно эти учреждения дают такую ужасающую смертность? Только мать, а не рабыня может любовно вынести все муки материнских обязанностей.

Нет, я должен не только саботировать коммунизм, а с оружием в руках, пока ещё не поздно, бороться с ним. И с этими мыслями я обратился к проснувшимся компаньонам по несчастью.

— Господа, вы как хотите, а я твердо решил сегодня же отправиться домой и там совместно с женой решить, что нам делать. Я лично предлагаю идти навстречу Дутову или чехам. Пешком пробраться всегда возможно. А там посмотрим. Хоть простыми солдатами, а постоим за правое дело.

Всем понравилось моё предложение, и мы, собрав нехитрый наш багаж, через какие-нибудь двадцать минут уже были в Маргаритине.

Дамы заявили, что одних нас не пустят. А если мы уйдём воевать, то и они пойдут с нами.

Вопрос сильно осложнился. Особенно затруднительно было положение Имшенецкого — его старуха жена была без ног. Дочь же Ольга так напугалась прошедшего обыска, что слегла. У неё начались преждевременные роды, и её увезли в город к акушеру. Ребёнок родился мёртвым, и поправлялась Ольга очень медленно. Ещё одна безвинная жертва революции!

Имшенецкий получил письмо от брата, Михаила Михайловича, из Петербурга с сообщением, что Раиса Викторовна, жена брата, повесилась в доме для умалишённых, куда она попала в результате большевицкого режима.

Выдвигалось и ещё два проекта бегства к Дутову. По первому предполагалось на двух телегах совершить путешествие на курорт за Сергиевск-Уфалейским заводом. И оттуда, оставив дам, мужчины должны будут перейти линию фронта. По второму проекту предполагалось выехать в Пермь по железной дороге, а там, купив лодку, спуститься до Казани, которая находилась в руках белых.

Осуществление этих проектов было настолько рискованно, что окончательное решение откладывалось со дня на день.

А пока мы решили дежурить на высокой скале, что отделяла нас от полустанка. Дежурство начиналось в шесть утра и прекращалось в одиннадцать часов вечера. Ночью мы не дежурили потому, что, с одной стороны, приезд комиссаров ночью был маловероятен, а с другой — в темноте со скалы ничего нельзя было увидеть.

Моё дежурство всегда было первым, так как с начала революции я потерял предутренний сон. Продолжалось оно до девяти часов.

Встав с восходом солнца и напившись кофейку, я взбирался на скалу. Со скалы перед глазами расстилалась панорама Уральских гор, покрытых хвойным лесом.

Во время дежурств все мысли вертелись вокруг вопроса: когда же могут прийти чехи? Начинаешь рассчитывать… По последним сведениям, чехи в Кыштыме или на Каслинском заводе. Вёрст остаётся столько-то. Допустим, что чехи проходят не более пятнадцати вёрст в день. Но вот вопрос: как они пойдут — по железной дороге или по шоссе через Сысертский завод, на котором были последние бои? По моим подсчётам, нам осталось мучиться не более восьми — десяти дней. Но продвижение чехов, несмотря на почти полное отсутствие сопротивления со стороны красных войск, шло гораздо медленнее.

По полученным сведениям, красные Екатеринбург решили не защищать, что подтверждалось усиленной эвакуацией, ход которой был виден с моего наблюдательного пункта. Все поезда, наполненные товарами, шли по направлению к Перми, а обратно они возвращались пустыми и в гораздо меньшем числе. В последние дни я замечал, что в теплушках вывозили реквизированную у «буржуев» мебель, за которой за самоварчиком сидело две-три комиссарских семьи. […]

Когда на скале появлялся Дружок, пёс Имшенецкого, а за ним и грузная фигура самого Владимира Михайловича, дежурившего от девяти до двенадцати, я с удовольствием удалялся со сторожевого поста.

Спали мы почти не раздеваясь. Частенько дежурный, увидав подозрительных лиц, сломя голову летел в усадьбу, и мы в один миг, закинув за плечи заготовленные котомки, с револьверами в руках под насмешливые взгляды прислуги скрывались в лесу. Делали это всегда так скоро, что, думаю, ни один пожарный не одевался так быстро. Последнее время убегала с нами и Маргарита Викторовна. Её «верные» приказчицы, образовав совет рабочих, захватили магазин, писали на неё доносы, и совдеп угрожал крупным штрафом. К счастью, тревоги неизменно оказывались ложными из-за частых наездов белогвардейцев для исполнения того или другого военного задания. […]