Екатерина Дашкова: Жизнь во власти и в опале - [129]

Сохранилось очень мало — местность была разорена, община разрушена, ландшафт изменился до неузнаваемости. Изменились и люди. Ржавая сельхозтехника была разбросана по экспроприированной земле; барский дом исчез — местные жители разобрали его на кирпичи для постройки своих домов и сараев. Остались лишь руины немногих усадебных построек и бывшей мельницы, а также рассыпавшиеся и подпертые кольями главные ворота, одиноко и бессмысленно стоявшие в чистом поле. Дашковский «Парнас», где она как-то ожидала курьера от императрицы, совершенно скрылся за разросшимися деревьями и напоминал древний могильный курган. Обелиск остался стоять безымянным на голом холме, его происхождение и смысл забылись. Метрах в пятнадцати среди зданий совхоза бросались в глаза огромные гранитные серп и молот. Построенная Дашковой церковь была заперта, заколочена и заброшена. Опустевшая колокольня все еще стояла, но ее колокола были сняты и переплавлены, их молчание пробуждало ощущение пустоты и эхо внутреннего диалога между мечтами прошлого и сегодняшней реальностью, между верой и осквернением святого места. Когда местные жители, многие из которых были потомками крепостных Дашковой, разбивали иконы и растаскивали из церкви «предметы культа», они разорили и могилу княгини. От нее ничего не осталось, и представители городских властей не разрешили мне войти в церковь. Однако, согласно деревенскому поверью, школьная учительница в городе сохранила надгробие Дашковой, пряча его у себя дома в течение многих лет. Когда это стало безопасным, она отдала его Калужскому краеведческому музею, гордясь достижениями Дашковой и, возможно, уподобляя себя ей как деятель образования и русская женщина.

На приеме после поездки говорили о совместных предприятиях и реставрационных проектах в миллионы долларов, а множество официальных тостов за обновление Троицкого сталкивались в моем сознании с опустошенностью и унылым молчанием срубленных вишневых садов. Мое стремление вновь обрести прошлое было неправильно истолковано: капиталовложения, имущественные сделки и ипотечные мелодрамы не имели никакого отношения к внутренней необходимости обрести потерянные воспоминания. Реальные или воображаемые, они находились где-то в пространстве между мечтой и разрушительной реальностью возвращения домой. Тем не менее, хотя боль и разочарование возвращения и ранили, в них заключался и путь переоценки, освобождения и продолжения. Всякая возможность реального возрождения священного для Дашковой места исчезла перед лицом оскверненной земли, где когда-то стояла ее церковь. Вид разоренной церкви усилил образ потерянного дома, семейной святыни, и этот образ для меня теперь целиком зависел от реконструкции в тексте.

Хотя в России за последние годы многое изменилось, я больше не возвращался в Троицкое. Между тем важность и влияние Дашковой в глазах россиян выросли, возродился интерес к ее жизни и трудам. На переднем фронте борьбы за «открытие» Дашковой были женщины. Еще в 1970-х годах Л. Я. Лозинская опубликовала свое описание жизни княгини. За ним последовало появление в России двух изданий «Записок»: Г. Н. Моисеева перепечатала дореволюционный русский перевод (1985), а Г. А. Веселая сделала новый перевод и включила в книгу выдержки из писем и русских дневников сестер Вильмот (1987). В США Барбара Хельдт в новаторском феминистском исследовании «Ужасное совершенство: Женщины и русская литература» (1987) противопоставила публичное и личное «я» Дашковой в «Записках». Она подчеркнула необходимость интерпретировать это сочинение «как автобиографическую вещь, исследуя, как Дашкова определяла себя во всех ролях, которые играла»[773].

Со временем роль Дашковой в перевороте 1762 года, ее занятия журналистикой и писательством, руководство Академией наук, а также последующая ссылка и затворничество стали темой немалого числа публикаций. Сегодня школы, институты и библиотеки в России носят имя Дашковой, так же как и ряд исследовательских стипендий для женщин в различных науках в ведущих институтах и университетах. Были организованы конференции о ней, например, в Академии наук и в Государственном историческом музее в Москве. В 2006 году Американское философское общество отметило память Дашковой, которая стала первой женщиной — его членом в результате встречи с Бенджамином Франклином в Париже более двухсот лет назад. Одно из первых научных обществ на Западе, признавших достижения Дашковой, устроило выставку «Княгиня и патриот: Екатерина Дашкова, Бенджамин Франклин и эпоха Просвещения» в здании общества в Филадельфии.

Обладавшая блестящим умом и сильной волей, Дашкова была независимой женщиной, мечтавшей о славе и политических достижениях. В далеком XVIII веке она продемонстрировала, что женщины могут гораздо больше, чем всего лишь посещать балы, вести хозяйство, служить мужьям и воспитывать детей. Они могли играть активную роль в политике и добиваться успеха в областях, где традиционно доминировали мужчины. Дашкова постоянно была вынуждена демонстрировать способность активно участвовать в общественной жизни и подтверждать право на такое участие перед лицом предубеждений и установленных представлений о том, как должна вести себя женщина. Независимость, уверенность в себе и чувство самоценности стали ее целями, а также основаниями размышлений о воспитании и преобразовании общества для реализации потенциала каждой личности.