Екатерина Дашкова - [142]

Встретив похожую душу, Екатерина Романовна была потрясена. Уже 2 января 1804 года мисс Уилмот писала отцу: «Она объявила, что собирается бросить Вам и матушке вызов и доказать, что я не Ваша, а ее дочь. Ей рисуется шуточный судебный процесс, на котором будут восстановлены ее родительские права, узурпированные Вами во время посещения ею Ирландии»^{924}. Шутки шутками, а княгиня начала всерьез задумываться о возможности оставить у себя «милого ангела».

Лучшим способом удержать компаньонку был брак внутри семьи. С непутевым сыном благодетельницы. Позднее Марта писала: «Любовь ко мне Дашковой подала повод думать, что она действительно желает видеть во мне свою дочь и решилась усыновить меня с помощью развода своего сына»^{925}.

О чем племянник Дашковой Дмитрий Бутурлин не замедлил сообщить дяде Семену Романовичу в Лондон: «Я еще не видел ее сына. Говорят, что между ними разногласия, что она хочет женить его на своей англичанке»^{926}.

Разногласия появились не сразу. На первых порах Павел Михайлович учтиво встретил Марту, сказав, что княгиня полюбит ее как «дочь», а в нем самом она всегда найдет «брата». 22 декабря, посидев рядом с ним за столом, гостья констатировала: «Князь Дашков ко мне весьма благосклонен. В России он один из наиболее уважаемых людей… у него безупречная репутация, и беседовать с ним интересно. Полученное воспитание и принципы, внушенные ему с детства, заложили основы его характера, не испорченного дурными примерами»^{927}.

Пока гостья смотрела на Дашкова глазами его матери. После вторичного избрания Павла Михайловича предводителем московского дворянства Марта в лучших романтических традициях живописала достоинства сына покровительницы: «Князь намеревался уйти в отставку, но все со слезами на глазах стали упрашивать его вновь принять должность… Князь действительно благороднейшее существо, сверх того он обладает деликатностью, что свойственно лишь значительным личностям. Никогда не скажет он того, что может кого-либо задеть или обидеть. Общеизвестна его храбрость, но я видела, как трогательная музыка взволновала его до слез»^{928}.

Словом, жених — лучше некуда. Но беда в том, что Павел Михайлович вовсе не горел желанием разводиться. Он мирно переписывался с супругой и открыто жил с любовницей, от которой имел уже троих детей. После его смерти, описывая судьбу вдовы, Кэтрин сообщала: «Князя постоянно уговаривали порвать отношения с женой, обратившись с прошением о разводе, но он наотрез отказывался от этого»^{929}. Сослагательное наклонение — «уговаривали» — как в письмах о коронованных особах, когда прямо нельзя назвать источник бедствий.

Около года Павел Михайлович почти не встречался с матерью. Их отношения стали донельзя натянутыми. Когда-то Дашкова не хотела принять дочь таможенника, человека с выслуженным, а не родовым дворянством. Теперь сватала сыну дочь портового чиновника. Но британское происхождение извиняло недостаток благородной крови.

Даже когда Павел заболел и слег, мать не сразу поверила слуху, считая, будто так ее пытаются помирить с сыном. «Некая фатальность поддерживала в княгине уверенность, что он болен несерьезно». 6 января 1807 года 44-летний князь скончался от горячки, которую Марта объяснила «неудовлетворенными желаниями». Она уже и сама смотрела на Дашкова трезвее. Сдержаннее, без иллюзий. «То, как готовились сообщить княгине страшную новость, не поддается описанию… Принялись за характер покойного: начали с того, что приписали ему всяческие добродетели, а кончили тем, что признали за ним все пороки». Итак, добродетели приписанные. А пороки настоящие. Дашкова выслушала весть о кончине сына «с необъяснимым хладнокровием… без истерик и обмороков»^{930}.

«Демон мщения»

Похороны князя Дашкова обнажили семейные проблемы. Хуже того — выставили их напоказ. Из корреспонденции сестер Уилмот видно, как княгиня, старея, теряла вес среди московского благородного общества. Когда Марта приехала, ее поразило подобострастие, которым окружена Екатерина Романовна. То же отмечала в 1805 году и Кэтрин: «Никто из мужчин, даже в чинах, не смеет сидеть в ее присутствии, а она не всегда предлагает сесть; однажды я видела, как полдюжины князей простояли в течение всего визита»^{931}.

Нос какого-то момента даже родные стали держаться от княгини на почтительном расстоянии, избегать встреч. Дмитрий Бутурлин писал дяде Семену в Англию: «Мне наговорили очень много о моей тетушке Дашковой. Если только половина из сказанного правда, этого было бы достаточно, чтобы я мог оправдать себя за уважительное отстранение, которое я соблюдаю в отношении ее»^{932}.

0 каких слухах речь? Если приведенные Сафоновым письма княгини к Марии Марлоу Уилмот подлинны, то они — лишь подтверждение поговорки про дым без огня. «Не будете ли Вы так добры сказать мне, как Вы проявляете Вашу привязанность? Как Вы делаете ее счастливой, чтобы я могла Вам подражать или более того превзойти Вас, ибо, будучи верным кавалером, я никогда никому не уступала в своей привязанности… Вы мне сообщите способы и предметы, а я сообщу Вам те, кои сама обычно употребляю… Не удивляйтесь, я немного не в своем уме, потому что в возрасте 18 лет была посвящена в кавалеры»