Эхо возмездия - [56]

Но утихомирить медсестру было не так-то просто.

– Если Селиванов не хотел давать деньги на больницу, его право, – бросила Ольга Ивановна воинственно. – В конечном счете, никто ведь его не заставлял. Но глумиться-то зачем?

В конце концов, решено было доставить почившего фабриканта к нему домой, а следователь из Петербурга поехал вперед – предупредить вдову и расспросить ее о том, кто мог желать Селиванову смерти. В больнице доктора еще дожидались несколько десятков пациентов, которых он не успел принять.

Волин закончил прием в шестом часу вечера и отправился проведать несколько пациентов, за состоянием которых он следил особенно пристально. Убедившись, что им ничего не угрожает, он решил навестить отставного штабс-капитана и его жену, которые по-прежнему находились в палате на втором этаже.

Они забросали доктора вопросами о том, что происходит, почему убили Селиванова и когда петербургский следователь планирует схватить убийцу студента. Тщетно Георгий Арсеньевич пытался им объяснить, что он ничего об этом не знает; по их лицам он видел, они ему не верят и не поверят, какие бы доводы он ни представил.

В ходе разговора он допустил ошибку, необдуманно спросив у Василисы, почему она уверена, что ее сестру и всю семью сестры убил именно Колозин.

– Да кто ж еще мог это сделать? – заверещала Василиса, волнуясь. – Только он мог их убить, и больше никто!

Доказательства? Извольте: Василиса видела, как Колозин злобно смотрел на ее сестру («так злобно, что у меня душа в пятки ушла»). Он не любил детей и жаловался на то, что они не дают ему выспаться. Он задерживал плату за комнату и говорил хозяйке и ее мужу дерзости. И вообще он мерзавец, гадюка и душегуб!

По правде говоря, распрощавшись с Василисой и ее мужем, Волин почувствовал облегчение. Он не любил людей, которые глухи к любым доводам рассудка, – людей, которых не проймешь никакими аргументами.

«Интересно, что она скажет, если Порошин и его петербургский коллега найдут настоящего убийцу Изотовых… Будет ли ей хоть немного стыдно за свои обвинения, за скандал, который она устроила у Павла Антоновича? Скорее всего, нет… Просто она накинется на нового убийцу с той же неутомимой ненавистью, с какой преследовала студента…»

Он прошелся по кабинетам, проверяя, все ли в порядке, и в крошечной комнатке рядом с прозекторской увидел на металлическом столе вещи, которые Феврония Никитична забыла или не успела убрать. Это были шинель, обувь, шапка и прочее, что принадлежало убитому Колозину.

«Ах да, я же просил ее ничего не трогать, потому что петербургский… следователь Ломов сказал, что вещи могут ему еще понадобиться… Но все же им нечего тут делать. Надо убрать их в шкаф».

Доктор принес газеты и стал заворачивать в них предметы одежды. С мелкими вещами он справился быстро, но шинель соскользнула на пол и ударилась о него с глухим стуком, который озадачил Георгия Арсеньевича. Ощупав ее, Волин сообразил, что под правым карманом, между сукном и подкладкой, есть как бы дополнительный потайной карман, и там лежит какой-то металлический предмет. Повозившись некоторое время – с первого раза в потайной карман проникнуть не удалось, – Волин извлек на свет опасную бритву.

Сказать, что доктор был озадачен, значит, не сказать ничего. Он осмотрел бритву и убедился – ее лезвие тщательно заточено, в сложенном виде она чрезвычайно напоминает складной нож. Однако, согласитесь, бритва все же не относится к тем предметам, которые люди обычно берут с собой, отправляясь на прогулку, да еще прячут в особый карман.

Доктор вспомнил слова Нинель Баженовой о том, что Колозин знал, кто убил Изотовых. Что, если он пошел дальше? Если, к примеру, он попытался убийцу шантажировать… Тот назначил ночью встречу, поэтому студент вышел из дома, а бритву захватил, чтобы обезопасить себя?

В сущности, Георгию Арсеньевичу было достаточно на этом остановиться, вызвать кого-нибудь из тех, кто вел следствие, и рассказать им о своей страшной находке. Но вместо этого он спрятал бритву, завернул шинель студента в несколько слоев газет и вместе с остальными вещами убрал ее в шкаф, который запер на ключ.

Доктора съедала смутная тревога, и у этой тревоги была вполне конкретная причина. Как Волин ни пытался убедить себя, что ему мерещится, что такая дама, как баронесса Корф, не может иметь отношения к происходящим в уезде странным событиям, он снова и снова возвращался к тому, как она стояла в саду генеральши с выражением лица, которое не сулило ничего хорошего. И еще его беспокоило, что место убийства Колозина до сих пор не было определено.

Решившись, он вышел из кабинета, разыскал Пахома и велел закладывать сани; но уже в дороге, когда они ехали в имение генеральши Меркуловой, доктор едва не велел повернуть обратно.

«У меня просто нервы не в порядке… Положим, мне хочется ее видеть, и я придумываю… Бог весть, что придумываю… И чем я лучше жены штабс-капитана? Ее хотя бы извиняет то, что она необразованна, а я… курс окончил в университете… был на хорошем счету у профессоров…»

Он велел остановить сани, не доезжая до ворот, взял фонарь и пошел вдоль ограды. Ветер налетал порывами и трепал стебли плюща, с которых уже успели облететь все листья. Внимательно глядя себе под ноги, чтобы не провалиться в какую-нибудь яму, доктор дошел до того места, где часть ограды обрушилась и можно было забраться прямиком в сад.