Эхо возмездия - [47]

– Я бы хотел, – сказал генерал Багратионов, – обсудить с вами одного из наших агентов. Принимая во внимание ваш опыт, Сергей Васильевич, а также тот факт, что данный агент неплохо вам известен…

По правде говоря, тут Ломов насторожился, и очень сильно насторожился. В голове у него быстрее молнии промелькнул десяток вариантов, один хуже другого – к примеру, генерал подозревает кого-то из своих людей в измене, и Ломову поручат проверить, так это или нет, причем в случае утвердительного ответа ему же и придется предателя ликвидировать. Сергей Васильевич считал свою службу военной, а на войне нет ничего особенного в том, что вы убиваете врага; но в том, что вы убиваете своего, оказавшегося врагом, все же нет ничего хорошего.

– Могу ли я узнать, о ком именно идет речь? – с неудовольствием спросил он.

– Это дама, – ответил генерал, – и она один из самых ценных наших агентов. Проще говоря, это баронесса Корф.

Тут, признаться, Ломов прикипел к месту. Он не слишком жаловал женщин, подвизающихся в особой службе, но к Амалии Корф все же относился лучше, чем к прочим, и то, что ее в чем-то подозревали, произвело на него самое удручающее впечатление. А генерал меж тем продолжал:

– Все дело в том, что я собираюсь поручить баронессе одну весьма, гм, щекотливую миссию… которая требует, так сказать, известной доли патриотизма… Как, по-вашему, баронесса Корф – патриотка?

С точки зрения Ломова, проверять патриотизм человека имело смысл только до того, как его принимали на особую службу, потому что после этого задаваться вопросом о том, является ли твой агент патриотом, было верхом нелепости. Но, понимая, что от него ждут другой реакции, Сергей Васильевич собрался с духом и промычал нечто, что можно было истолковать как утвердительный ответ.

– То есть, по-вашему, она наш, русский человек, – подытожил генерал, – несмотря на польскую родню с немецкими корнями.

– Ну конечно же, Амалия Константиновна – русский человек! – обиделся Ломов. – Слопает с костями и даже не поморщится…

Как видим, не только Павел Антонович Снегирев размышлял об особенностях русского характера, хотя мысли агента Ломова по тому же предмету носили исключительно прикладной характер и вряд ли претендовали на то, чтобы быть изложенными в печатном виде.

– Пожалуй, поскольку мы с вами давно знаем друг друга, я могу открыть вам причины своего затруднения, – промолвил генерал, вперяя в собеседника пронизывающий взор. – Хотя баронесса Корф – одна из самых красивых женщин, каких я знаю, наша служба почти никогда не использовала ее внешние данные в интересах дела. Ну, вы понимаете, Сергей Васильевич… Когда требуется произвести на кого-то благоприятное впечатление… на мужчину, занимающего высокий пост, например…

Тут, честно говоря, Ломов порядком удивился. Он-то считал, что дело обстояло с точностью до наоборот и что Амалия без зазрения совести использовала свою красоту и обаяние, просто умело это скрывала. А Багратионов меж тем продолжал:

– Но так как сейчас наступил момент, когда мы не можем обойтись без… Словом, без женского влияния, мне придется дать баронессе поручение. И у меня есть основания думать, что оно ей не понравится.

– Ну, – пробасил Ломов, – тогда вы сможете ее уволить.

Он с интересом стал ждать, что ему ответят.

– Это исключено, – промолвил Багратионов стальным голосом. – Я согласен, у Амалии Константиновны есть свои причуды и с ней не всегда легко иметь дело, но как агент она совершенно незаменима. Я расспрашивал вас о том, считаете ли вы ее патриоткой, чтобы понять, можно ли воздействовать на нее в этом направлении, если она… гм… захочет отказаться.

«А она наверняка захочет, – мелькнуло в голове у Ломова. – Ой, до чего же скверно! Там, где сомнения начинаются еще до дела, обычно все заканчивается только одним: провалом…»

– Ваше превосходительство, – промолвил он вслух, – я правильно понимаю, на самом деле вы вызвали меня не для того, чтобы посоветоваться со мной, а для того, чтобы я в случае чего повлиял на баронессу Корф?

– Полагаю, – задумчиво ответил генерал, – это может оказаться нелишним.

– В таком случае, – заметил Ломов, – я хотел бы уяснить себе суть дела. Кого именно баронессе предстоит охмурить: короля, посла, министра?

Услышав слово «охмурить», Багратионов насупился, но у Ломова был такой безмятежный вид, что генерал решил не заострять внимания на неуместном простонародном выражении.

– К сожалению, все гораздо сложнее, – ответил Багратионов на вопрос Сергея Васильевича. – Если все сложится так, как мы думаем, и этот господин приедет осенью в Россию… Он всего лишь историк и исследователь. И он собирается написать книгу о нашей стране.

Тут, признаться, Сергей Васильевич попытался представить себе лицо баронессы, когда она узнает, что ей достался не принц и не король, а всего лишь обычный историк, но тут его воображение с позором капитулировало, и он успел лишь смутно подумать, что последствия могут быть… ну да, непредсказуемыми.

– И Амалия Константиновна… – решил он все же расставить точки над «ё».

– Баронесса Корф должна будет повлиять на него таким образом, чтобы он сподобился написать о нашей стране если не хвалебную, то, по крайней мере, приличную по тону книжку. К мнению этого олуха за границей весьма и весьма прислушиваются… и положительный отзыв, исходящий от данного лица, нам вовсе не повредит.