Эхо возмездия - [28]

– Потому что Павел Антонович, как и мы, считает, что нехорошо держать животных на холоде, и сейчас собаки живут в доме, – напомнила Евгения. – Они спали, Колозин вышел, а муж той женщины следил за домом… И застрелил его.

– И никто в доме ничего не услышал, – проворчал Николенька. – А штабс-капитан вместо того, чтобы просто сбежать, зачем-то потащил тело к нам в сад.

– Я просто выдвигаю теории, а доказательства пусть ищет следователь, – сердито произнесла Евгения. – И потом, откуда мы знаем, что убийца непременно штабс-капитан? Колозин вчера наговорил дерзостей баронессе Корф… Ты помнишь, какие у нее были глаза? Если хочешь знать мое мнение, эта женщина умеет ненавидеть…

– Ничего ты, Женечка, не понимаешь, – вздохнул Николенька, гладя котенка. – Колозин просто из кожи вон лез, чтобы привлечь ее внимание, а ей до него не было никакого дела. Она строила глазки англичанину, который гостит у Снегирева.

– Это ты, Николенька, ничего не понимаешь, – парировала Евгения, задетая за живое. – Чтобы такая женщина, как баронесса Корф, могла увлечься этим филином… Да никогда в жизни! Уверена, тебе показалось…

Николенька мог много чего рассказать о тех, кто с легкостью подозревает красивую женщину в убийстве, но горячо защищает ее, когда речь идет о неподходящем поклоннике, однако он предпочел наслаждаться своей наблюдательностью молча и, улыбаясь, взъерошил шерстку котенку, который пытался вскарабкаться ему на плечо.

– Вообще, чем больше я думаю об этом преступлении, тем меньше понимаю, – призналась Евгения. – Наверное, я перегнула палку, когда сказала, что баронесса Корф могла убить Колозина… Она обычная светская женщина, если не считать внешности, конечно… И этот штабс-капитан, который дергал свою жену за рукав, чтобы ее утихомирить, и был явно не рад, что приехал сюда… Не очень-то и он похож на убийцу, по правде говоря… – Она встряхнулась. – Впрочем, пусть следователь разбирается, это его работа. Конечно, я расскажу ему, что снег успел засыпать следы и что мы не слышали никакого выстрела… Ведь чем быстрее он отыщет убийцу, тем лучше.

– Разумеется, – рассеянно пробормотал Николенька, снимая котенка, который упорно карабкался по его груди, и сажая его на пол.

– Ты больше ничего не хочешь мне сказать? – не удержалась Евгения.

– Я? Нет, ничего.

– Прекрасно, – заключила сестра, поднимаясь с места. – Тогда я пойду искать господина Порошина.

Глава 12 В больнице

Палата, в которую доктор Волин определил незваную гостью Снегирева, находилась на втором этаже, в самой дальней части крыла. Помещение было маленькое и узкое, как пенал. Здесь стояли всего две кровати, которые были короче, чем кровати обычных больных. В эту палату чаще всего помещали детей, страдающих опасными заразными заболеваниями, но в то время, о котором идет речь, никаких эпидемий в уезде не было, и помещение пустовало до тех пор, пока в нем не появились штабс-капитан и его супруга.

После ухода Волина Терентий Емельянович, не чуя под собой ног, опустился на свободную кровать и долго-долго смотрел в лицо своей спящей жены. Еще до того, как ей дали успокоительное, по настоянию доктора, Василиса переоделась в больничную одежду, придававшую ей полуфантастический вид и наводившую на мысли не то об осужденной, не то о нищенке. Ее тулуп, платье и дырявые поношенные чулки грудой лежали на деревянном стуле, стоявшем возле стены, и всякий раз, когда взор отставного штабс-капитана падал на эти чулки, ему хотелось плакать. Чулки словно символизировали всю их жизнь, далекую от тонких материй, которую они латали и чинили в безуспешной попытке выкроить из нее что-то более-менее пристойное. Супруги Печка знали о себе, что они не птицы высокого полета и никогда ими не станут, и нельзя сказать, чтобы их это особо печалило. По-настоящему их задевало только одно: что у них не было детей. Много, много было пролито слез, пока Василиса не смирилась и не обратила всю свою нерастраченную любовь на племянников, детей своей родной сестры. И оттого она оказалась вдвойне не готова к тому ужасу, который неожиданно обрушился на нее.

Убийство, зверское, бессмысленное, квартира сестры, залитая кровью, полицейские формальности, допросы, похороны, на которые собрались все знакомые и знакомые знакомых, и каждый подходил и выражал Василисе и ее мужу свое сочувствие – все промелькнуло перед внутренним взором отставного штабс-капитана, как один непрекращающийся кошмар, который хочется поскорее забыть. Но то, что случилось, относилось к разряду происшествий, которые не получится забыть – до самого последнего вздоха.

Терентий Емельянович немного знал Колозина и несколько раз беседовал с ним о каких-то мелочах. После убийства отставной штабс-капитан истерзал себе всю душу, пытаясь нащупать в своих воспоминаниях нечто, подобие следа, хотя бы намек на то, что все завершится так страшно и жестоко, что студент разрушит их с Василисой жизнь до основания. Но Колозин всегда вел себя как самый обычный человек, а когда его задержали, на допросах он держался на удивление спокойно и ничем не показал, что он действительно виновен.

Оттого отставной штабс-капитан и терзался сомнениями. Он не был уверен, что Дмитрий Колозин убийца, однако Василиса, знавшая от сестры о ее разногласиях с жильцом, ни минуты в этом не сомневалась. Совершенно ни от кого не таясь, она кровожадно радовалась, что проклятый студент, убивший ее сестру, мужа сестры и их двух детей, получит по заслугам. Но тут в дело вмешался Павел Антонович Снегирев, и внезапно выяснилось, что дело-то шито белыми нитками. Ну, ссорился Колозин с сестрой Василисы, ну, не платил за квартиру, но орудие убийства не найдено, пропавшие из квартиры жертвы вещи не обнаружены, и вообще доказательств убийства у следствия никаких нет, если не считать показаний соседки-алкоголички, которая видела, как студент выходил из квартиры. Обвинению очень хотелось верить, что выходил как раз после преступления, что день и время события соответствовали версии о том, что Колозин виновен, но защита сразу же обратила внимание на то, что свидетельница путает даты, она не раз ругалась в прошлом с обвиняемым и вообще ее словам веры нет. Что же касается того факта, что у Колозина не было алиби, так как в момент совершения преступления он просто гулял по улицам, то ведь никому же не возбраняется ходить по Петербургу столько, сколько ему заблагорассудится…