Егоркин разъезд - [7]

Егорка точил — так казалось ему самому и его товарищам — как заправский мастер: ширкнет разика два-три, поднимет нож к глазам, посмотрит вдоль острия, а затем снова принимается ширкать.

Через некоторое время косарь был наточен. Верно, с его лезвия даже ржавчина не сошла, но это еще не доказывало, что он остался таким же тупым, каким был, потому что, как сказал Егорка: «Ржавчину сгоняют не точилом, а керосином».

Ребята начали небесный поход не по линии, а рядом с ней, по тропинке, решив взобраться на путевую насыпь тогда, когда скроется из виду разъезд. Гришка нес чашку, Мишка — ковшик, а у Егорки сбоку висел на веревочке косарь. Шагали уверенно, торопливо и нисколько не боялись. А чего бояться? Погрузочной платформы на толстых ногах-сваях, мимо которой пролегала тропинка? Серых щитов, сложенных стопками? Или покрытых травой куч старого, перемешанного с землей, битого кирпича и щебенки? Сто раз они играли в этих местах и все тут излазили вдоль и поперек. Да и время было такое, когда пугаются только самые последние трусы: стоял жаркий безоблачный полдень.

— А Володька с Колькой струсили бы идти так далеко, — сказал Гришка.

— Где им, — поддержал дружка Егорка. — Это ведь только мы с тобой смелые и ничего не боимся, а им куда до нас, они не успеют выйти за ограду, как уж начинают кричать: «Мама! Я боюсь». Ромка и Нюська тоже струсили бы.

— Струсили бы, — согласился Гришка, — Таких отчаянных, как мы с тобой, на разъезде нет.

— А я тоже отчаянный? — вмешался Мишка.

Ставить наравне с собой примазавшегося Мишку ни Егорке, ни Гришке не хотелось, и они промолчали.

— Я тоже отчаянный? — повторил Мишка.

Но и на этот раз никакого ответа не последовало; Егорка подергал носом, а Гришка отвернулся.

— Ладно, ладно, — обиделся Мишка. — Я вот залезу на линию и пойду к тяте на стрелку. Он спросит меня, а я ему скажу…

— Черт! — выругался Егорка.

А Гришка схватил Мишку за руку:

— И ты отчаянный, шибко отчаянный.

— Ну вот, — удовлетворился Мишка.

За стрелочной будкой все начало меняться: на каждом шагу попадались маленькие, окаймленные камышом болотца, мшистые кочки и березовые кусты; выросла путевая насыпь; телеграфные столбы гудели громче и как-то уж очень тревожно и уныло; тропинка часто уходила в сторону и петляла. Ребята сбавили шаг, разговаривать стали тише и то и дело посматривали на линию. В одном месте, как раз там, где дорожка резко сворачивала в сторону от насыпи, ребята остановились.

— А нас, наверно, уже не видно, — сказал Егорка.

— Ага, — живо откликнулся Мишка.

Гришка же ничего не сказал, он задрал голову и уставился в небо. Вскоре его примеру последовал Егорка, а затем и Мишка.

Не увидев ничего особенного, Егорка спросил:

— Ты чего туда смотришь?

— Каша заваривается.

— Какая каша?

— Дождевая. Дед Вощин всегда так говорит, когда в одном углу неба появляется такая вот туча.

Егорка пригляделся. И в самом деле — на том краю неба, где каждый день закатывается солнышко, вырисовывалась синяя тучка, а впереди нее клубились и курчавились белые облачка. До полуденного солнца им было еще очень далеко, и они нисколько не потревожили Егорку. Его беспокоила уходящая в сторону тропинка. Опустив голову, он снова напомнил:

— А нас, наверно, не видно…

Гришка оторвал взгляд от неба и посмотрел в сторону разъезда. Смотрел долго, с серьезным, нахмуренным лицом и молчал. Егорке надоело ждать, и он прикрикнул:

— Чего ты как сыч какой? Говори скорее!

Гришка присел, приставил ко лбу ладонь, взглянул из-под нее сначала на разъезд, затем в сторону семафора и только после этого произнес:

— Отсюда-то нас не видно, а вот если мы взберемся на линию, то, пожалуй…

— Нужно залезть на насыпь и посмотреть, — догадался Егорка. — Вы подождите тут, а я сейчас заберусь и узнаю.

Егорка быстренько вскарабкался на насыпь и сразу же увидел отца. Отец стоял с метелкой в руках и чистил стрелку. Егорка кубарем скатился вниз и сообщил, что стрелочная будка совсем-совсем близко и что он видел отца.

— А ты трусил, — упрекнул Гришка.

— Кто? Я трусил? — возмутился Егорка. — Да я тут все места знаю, и никаких разбойников и чертей здесь нет. Я никогда ничего не боюсь. Хотите, с закрытыми глазами найду дорогу?

— Не найдешь, — подзадорил Гришка.

— Найду!

Егорка зажмурился и, не сбиваясь с дорожки, сделал несколько шагов вперед, затем повернулся и уверенно дошел до прежнего места.

— А я знаю, как ты делаешь! — обрадовался Мишка. — Ты не совсем закрываешь глаза. Я тоже так умею.

— Нет, закрываю.

— Нет, не закрываешь.

— А вот я без обмана пройду. Смотрите! — Гришка засучил штанины, надел на голову миску так, что она закрыла даже нос, и двинулся вперед. Шагов через пять он сбился с тропинки и по колени увяз в грязи.

Егорка и Мишка запрыгали и закричали ликующими голосами:

— Нарвался! Нарвался!

Гришка снял с головы чашку, выбрался на тропинку и посмотрел на свои заляпанные ноги.

Егорка поднял с земли палочку и подал ее Гришке, чтобы он соскоблил с ног грязь, но палочка оказалась не нужна, Гришка вдруг весело улыбнулся:

— А я нарочно залез в грязь, нарочно, чтобы сапожки надеть. В них легче идти. Ишь, какие они у меня, до самых колен!