Эгоист - [16]

Фрида, видимо, была еще менее опытна во лжи, нежели Джесси. Правда, перед последней ей не было нужды притворяться, так как они обе с самого начала заключили негласное соглашение, но перед хозяином дома она должна была как следует провести свою роль, тем более теперь, когда он, очевидно, заинтересовался ею. Однако весь внешний вид девушки показывал, насколько тяжело дается ей эта роль. Она не могла произнести ни слова.

Франц Зандов, правда, знал, что она робка и молчалива, но теперешнее ее упорное молчание, похоже, раздражало его. Не дождавшись ответа, он резко повернулся и спустился в сад.

Фрида облегченно вздохнула, словно избавившись от тяжкого страдания, и быстро возвратилась в гостиную. Но здесь она наткнулась на Густава, который, делая вид, что не проявляет никакого интереса к разговору, не упустил из него ни одного слова.

– Послушай, Фрида, я решительно недоволен тобой, – с укором произнес он. – Собственно, ради чего ты приехала сюда? Как понимать, что ты избегаешь малейшей встречи с моим братом, прямо-таки бежишь от него? Ты не делаешь никакой попытки к сближению с ним, никак не используешь редкие моменты такого настроения в нем, когда он становится хоть сколько-нибудь доступным, и упорно молчишь, когда он заговаривает с тобой. Я проторил тебе путь, и теперь пора сделать хотя бы шаг по нему.

Фрида, молча выслушав этот выговор, помедлила и коротко произнесла:

– Я не могу!

– Чего ты не можешь?

– Сдержать обещание, которое дала тебе. Ты знаешь, это произошло почти по принуждению. Я с сопротивлением последовала за тобой, с неохотой приняла на себя роль, которую ты заставил меня разыграть. Но я не в состоянии продолжать ее, это выше моих сил. Отпусти меня назад, на родину, здесь я все равно ничего не добьюсь.

– Вот как? – раздраженно воскликнул Густав. – Однако, великолепная история! Так, значит, ради этого я переплыл с тобой океан и насмерть рассорился с издателем и редактором, которые решительно не желали отпускать меня? Так, значит, ради этого я терпеливо просиживаю здесь, в конторе, и позволяю мисс Клиффорд выражать мне величайшее презрение, третировать меня, как человека без совести, чтобы мисс Фрида, не долго думая, коротко заявила мне: «Я не желаю продолжать начатое!» Ну, нет, из этого ничего не выйдет! Нет, ты останешься здесь и доведешь до конца то, что мы задумали.

Темные глаза девушки печально и серьезно взглянули на говорившего, и в них можно было прочесть нечто вроде упрека легкому тону, избранному Густавом.

– Не называй меня неблагодарной! – воскликнула она. – Я знаю, что ты сделал для меня, но не представляла себе, что задача будет столь трудна! Я не чувствую абсолютно никакого расположения к этому суровому, холодному человеку и никогда не почувствую его – я предвижу это с неоспоримой точностью. Если бы я хоть раз заметила теплый огонек в его глазах, хоть раз услышала от него сердечное слово, то попыталась бы сблизиться с ним, но эта ледяная холодность всего его существа, которую ничто не может согреть и нарушить, каждый раз безгранично отвращает меня от него.

Вместо ответа Густав взял Фриду за руку и, посадив рядом с собой на диван, сказал:

– Да разве я говорил тебе, что твоя задача из легких? Она достаточно тяжела, тяжелее, чем я сам думал, но все же она исполнима. Конечно, робко избегая Франца, ты ничего не добьешься. Ты должна совершить нападение на врага, он достаточно прочно окопался, значит, нужно брать крепость штурмом.

– Я не могу этого! – страстно воскликнула Фрида. – Повторяю тебе, он не задевает ни одной струнки в моей душе, а если я не в состоянии проявить и принять любовь, то зачем же мне тогда оставаться здесь? Тайком, хитростью создать себе родной дом и состояние? Я уверена, ты не можешь желать этого, а если бы и желал, то я отказываюсь и от того, и от другого, если твой брат предложит их мне с таким же бессердечным равнодушием, с каким дал мне приют в своем доме.

При последних словах Фрида вскочила, но Густав спокойно усадил ее на прежнее место, сказав:

– Ух, как ты опять взбушевалась, а в результате вновь упрямое «нет». Если бы я не знал, от кого унаследовала ты свое непоколебимое упрямство, свою глубокую страстность при внешней замкнутости, я прочел бы тебе совсем иную мораль. Но это у тебя наследственные недостатки, и против них ничего не поделаешь.

Взволнованная девушка обеими руками схватила руку Густава и почти с мольбой обратилась к нему:

– Отпусти меня назад, на родину, прошу тебя! Ничего, что я бедна! Ты ведь не покинешь меня! Да и я молода, могу работать! Тысячи людей находятся в таком же положении, как я, и вынуждены бороться за свое место в жизни. Я в десять раз охотнее сделаю это, нежели стану, как нищая, выклянчивать здесь то признание, в котором мне отказывают. Я лишь подчинилась твоей воле, когда ты повез меня к своему брату, я не нуждаюсь ни в нем, ни в его богатстве!

– Но ему нужна ты! – с нажимом заметил Густав. – Ведь ему недостает твоей любви более, чем ты думаешь.

Губы юной девушки дрогнули в горькой усмешке.

– Ну, ты ошибаешься в этом! Я еще очень мало знаю свет Божий и людей, но все же чувствую, что мистер Зандов не нуждается в любви и не требует ее. Он вообще ничего в мире не любит – ни Джесси, которая ведь выросла на его глазах почти как дочь, ни тебя, своего единственного брата. Я слишком хорошо увидела, как чужды вы и как далеки друг от друга. Твой брат одержим лишь жаждой стяжания, выгоды, а ведь он уже достаточно богат! Правда ли, что он состоит в деловых связях с этим Дженкинсом, что субъект с подобной репутацией принадлежит к числу его друзей?