Эгоист - [214]

— Нашей леди Буш недостает лишь форейторской шляпы да почтового рожка, — сказала миссис Маунтстюарт.

Уилоби поблагодарил свою величественную приятельницу за дружескую поддержку, а она, в свою очередь, поздравила этого безукоризненного джентльмена с его непревзойденным самообладанием. Вместе с тем она посетовала на то, что ее лишили общества ее «прелестника»: она не видела полковника де Крея с самого завтрака.

Двусмысленный комплимент миссис Маунтстюарт заставил Уилоби съежиться и подумать, что жалкая сорочка, которую ему протянул свет, не дает ему никакой защиты от холода: малейшее дуновение ветра ее колеблет.

— Впрочем, он, кажется, обещал ко мне наведаться завтра, — прибавила она и с удовольствием подумала о том, насколько она лучше осведомлена, чем леди Буш, которой предстояло вскоре узнать еще одну новость. «Так вот отчего вы покровительствовали полковнику!» — воскликнет та. На самом же деле всвсе не оттого, ибо миссис Маунтстюарт, не кривя душой, могла сказать о себе, что не в ее обычае мешать приятное с полезным. А полковник де Крей был ей приятен сам по себе.

— Горацию повезло, — сказал Уилоби, усвоивший одно из положений Книги, которое предлагает утешаться тем, что вашему другу пришлось солонее, чем вам, а также рекомендует изрядную дозу иронии в качестве наиболее действенного бальзама во всей нравственной фармакопее.

— Вы в этом уверены? — задумчиво протянула она.

— Ну, как же, ведь полковник весь завтрашний день проведет в вашем обществе!

— Да, но я не знаю, каков он окажется в моем обществе!

— Неужели вы боитесь с ним соскучиться?

Миссис Маунтстюарт ничего не ответила и лишь несколько раз покачала головой.

— Так я заеду за ним утром, — сказала она под аккомпанемент увозивших ее колес.

Должно быть, она либо сама догадалась о вероломной страсти Горация де Крея, либо Клара доверила ей и эту тайну. Как бы то ни было, ворота Паттерн-холла закрылись за гостями, и можно было до утра отдохнуть от света и светской молвы.

Глава сорок седьмая

Сэр Уилоби и друг его Гораций

Уилоби заперся в лаборатории зализывать раны. Следуя своему обыкновению, он предался самоанализу, дабы нащупать план действий, который более всего отвечал бы его вкусам. Погрузившись в глубины своей души, Уилоби сделал странное открытие в этом микрокосме: ни сердечная склонность, ни личные пристрастия не играют, оказывается, решающей роли в его конечном выборе, ибо до того, как этот выбор сделать, он вынужден испытать его на оселке рассудка. В самом деле, он прекрасно знал, к чему стремится, и, однако, не мог приблизиться к желанной цели ни на шаг. Он научился понимать, чего от него хочет свет, зато полностью разучился читать в сердцах отдельных людей. Тайны собственной души были ему открыты, но лишь постольку, поскольку они соотносились с внешним миром. Он был весь во власти ненавистного ему света, который превратил его в машину. Итак, открытие его сводилось к тому, что, потакая своим эгоистическим инстинктам, человек с каждым шагом наносит смертельные удары самому себе.

Поистине удивительное открытие! Уилоби был ошеломлен. В шахматах мы можем согласиться на «ничью», свалив вину на коварство противника, сделавшего пат. Когда же мы терпим поражение в жизненной игре, нам остается лишь пенять на себя.

Объяснение, которое Уилоби дал своему открытию, было продиктовано жалостью — жалостью к самому себе, этим единственным сильным чувством, на какое он был еще способен. Всему виною была его собственная деятельная натура, мешавшая ему оставаться равнодушным к интересам рода и дома Паттернов, — вот из-за чего он пострадал, вот отчего оказался дважды жертвой женского коварства! Ведь если бы он думал только о себе, он мог бы стать счастливейшим из смертных! Эти слова он даже произнес вслух. Да, он только и помышлял что о благе своего нерожденного потомства, да и всех, кто его окружал. И вот награда — любой его шаг будет неверно истолкован; что бы он ни сделал, его ожидало унижение. Он слишком великодушен — иначе давно, не раздумывая, отшвырнул бы от себя Клару Мидлтон, отпустил бы ее на все четыре стороны. Он постоянен в своих привязанностях: разве присутствие Летиции Дейл под его крышей не говорит об этом? Обе эти женщины могут служить свидетельством его незлобивой натуры, а между тем, если бы он себе сейчас позволил обратить к Кларе слова любви, он опозорил бы себя на всю жизнь — вот она, женская благодарность! И если женится на Летиции, вокруг него поднимется дьявольское улюлюканье и хохот — вот она, благодарность света! Да и Вернон — человеку даровали редкий случай, суливший нарушить унылое однообразие его дней, — надолго ли хватит его признательности за это? А Гораций? Отбросив личину дружбы, Уилоби мысленно засучил рукава, как кулачный боец, готовящийся схватиться с противником. Ведь это он, де Крей, первый посягнул на единство его личности, расщепив ее на две части, одна из коих представляла его эгоистические интересы, а другая — любовные. В этом — в посягательстве на его душевную цельность — и состояло главное преступление Горация де Крея. Более того, Уилоби подозревал, хоть он и затруднялся бы сказать, на чем это подозрение основано (разве что на том афоризме Книги, который велит нам во всех случаях подозревать тех, кого мы ненавидим), — итак, Уилоби подозревал, что это Гораций разоблачил его маневры с Летицией.