Его «величество» грабеж - [51]

— Символично, мои юные друзья, — с пафосом произнесла тетя Маша, — этот берег с садом оказались неприступны для врага, отсюда его и погнали.

И вот что мне подумалось: если тогда оказалось такое же предательство, то Ленинграда сейчас бы не было, тысяча городов и тысячи деревень остались в руинах, а население до Урала было бы малочисленным, безграмотным — со смыслом жизни раба, так планировал гитлеровский фашизм.

Бросив камешек на чистую середину и глядя на разводы воды, задумчиво рассуждала:

— Как распознать на ранней стадии скатывание к отступничеству, переход вчерашних друзей в чужой стан? Я это наблюдаю очень часто. Наверное придет время, и люди поймут, что потенциальными предателями являются подхалимы, люди с адъютантским угодническим синдромом, жадные, с желанием иметь доступ к телу вождя-хозяина и не будут допускать их не до какой власти. Такие «друзья» хуже врагов, в былые времена их ссылали на Колыму. Сейчас же они захватывают нашу страну в целом и по частям, а нашу шею используют — одни, чтобы подняться на желаемую высоту, другие — больше обогатиться.

Провожала Мария Семеновна их и не может унять поток слез. Виталий с Людмилой обняли ее:

— Что ты, милая наша, мы ведь домой едем, а не на войну.

Она что-то хотела сказать своим предчувствующим сердцем, но слезы задушили слова.

Следующая остановка — Красноярск. Родители были недавно в Бийске, а Людмиле захотелось повидаться с Егором, его семьей и послушать как скворушкой свищут родные.

Завод «Крассмаш», чей коллектив обслуживала насыщенная автомашинами автоколонна, с его умными людьми, станками и различным оборудованием, стал терять голову. Разброд, внесенный в умы людей сказывался на чисто человеческих отношениях и взаимоотношениях человека с техникой. Все падает: план, качество, зарплата, не делаются планово-предупредительные ремонты, станки, предназначенные для высокого класса обработки, не дают точности и чистоты, а это ведет к потере марки завода и конкурентоспособности.

Любое массовое возмущение легко направляется на обвинение советской власти. Директор заменен на молодого, но он поставлен ими, и не улучшить работу завода его цель, а сдать завод, обвиняя коммунистов.

Так за рюмкой Егор рассказал, что творится на бывшем передовом предприятии сибирских машиностроителей. Созданный им без «крыши» кооператив по ремонту топливной аппаратуры душат завышенной арендой, налогами, рэкетом и взятками.

Его жена Надежда продолжила:

— Вещевые рынки завалены иностранным шмутьем. Реклама и их кино сумели романтизировать работу пастухов-ковбоев так, что молодежь хватает их спецодежду и утопает от радости.

— А ведь это то же самое, что наш брезент, — вступил в разговор Никита Егорович, — только раскрашен. Помню в юности после уборки урожая списывали старые полотна от комбайнов. И мы радовались, что будут сшиты новые штаны, им не было износа, они переходили много раз от старших младшим.

А мама Людмилы Валентина Петровна добавила:

— Смеху подобно, появились на барахолке красивые черные костюмы, нахватали их, а они до первого дождя, на раз надеть — оказались для погребения. Реклама усердствовала, дурачила людей, кто-то нажился, а виноватят опять коммунистов. И к чему не прикоснись, везде одно — валят на советскую власть и все.

Надежда продолжила свою мысль.

— Заполнили книжные магазины, стыдно с ребенком зайти. С красочных обложек свисают женские груди разных размеров и форм с приставленными безжизненными головами.

Егор с улыбкой добавил:

— Голые зады в разном положении с возлежащими телами зовут и просят — подбери.

Наша власть как могла берегла детей от разврата, но негодяям и подлецам стало скучно жить в мире и согласии. Они, сговорившись, объединились с негодяями иностранными и методично, хладнокровно стали разлагать наших внуков своим негодяйством.

— Начатое дурно — крепнет злом, ходит народное поверье, — заключил Никита Егорович и перевел разговор на поездку в село Борково на могилку дедов.

Людмила не стала настаивать, при приближении к дому ее настойчиво преследовала мысль: «Как там Юрик?»

А Юрик в этот самый момент вел борьбу за свою правоту. Сергей, разогнав очередную в стельку пьяную компанию, в одежде купал его в душе. Тот, захлебываясь, матерился, обвинял в беспределе, в нарушении прав человека и обещал отомстить.

— А теперь снимай одежду, отжимай и ложись спать, — дружелюбно сказал Сергей и отошел в проем двери. Юрий, кочевряжась, начал рвать фирменную рубашку, Сергей с улыбкой наблюдал его кураж.

То ли просветление в мозгу, или наибольшее затмение толкнуло его на неимоверный прыжок из ванны. Хилое, ослабленное алкоголем, тело шлепнулось о Сергея и упало на пол. Сергей только и произнес:

— Юрик, Юрик, никогда тебе не быть пахарем.

А его мама в это время посещала юности уголок, когда-то создавший красивую жизнь, родной факультет. В уснувшей памяти всплыли подруги, не знавшие равнодушия и отчужденности, коллоквиумы, сессии, беззаветные институтские вечера. Разжиревший Женя Гуркин встретил радостными лобызаниями и начал блистать своими успехами на политическом поприще. Давясь, как горячим удовольствием, взахлеб рассказывал, как они громят коммунистов. Чтобы не испортить впечатление, Людмила торопливо покинула институтский дворик, перебирая прекрасные воспоминания студенческой жизни.