Его птичка - [10]

Хорошо, в чехле, не разбился.

– Вид, конечно, замечательный, Синицына, но, по-моему, мы с вами оперировали живот, – произнес строгий очень знакомый голос. Соседки засмеялись, очень напыщенно и как-то фальшиво.

Ну, еще бы. Еще, поди, и ресницами захлопали.

Я с досады чуть вслух не застонала, еле сдержавшись. Повернув голову и, выглянув из-за пелены волнистых волос, я посмотрела на серьёзное лицо Романа Алексеевича, в темных глазах которого, как угольки, тлели смешинки.

Я, ворча себе под нос, что-то о неуёмных женщинах и наглых мужчинах, рывком натянула брюки. Я ощущала жар в пояснице, там, где Роман Алексеевич взглядом касался обнаженной кожи.

Благодарно улыбнувшись Надежде, которая протягивала выключившийся из-за падения телефон, я взяла его и убрала под подушку. Сев на кровать, я из-под нахмуренных бровей прожигала взглядом дыру, в дорогом на вид, галстуке врача.

Впрочем, он своей вины явно не чувствовал и выглядел даже слишком довольным всей ситуацией.

– Ну, как вы тут дамы? Я смотрю, не скучаете.

– Нет, Роман Алексеевич, – в один голос, как на параде перед генералом, ответили Катя с Надеждой.

Я только закатила глаза. Неужели и мне предстояло в скором времени встать по струнке перед этим местным языческим божком? Влюбляться в него не было никакого смысла. Боги лишь могут одаривать своим светом и вниманием, но никогда не полюбят смертных.

– Синицына, вы сильно не располагайтесь, – посмотрел он строго на то, как я сижу, скрестив ноги.

– Мне разве уже можно ходить?

– Ходить-то вам нужно, а вот выполнять акробатические трюки, что вы сейчас продемонстрировали, еще рановато. По коридору третья дверь направо. Я жду.

С этим он и вышел, опалив взглядом, прикрытую тонкой сорочкой, грудь, отчего я ощутила удушение, словно на шее повязали атласную ленту – гладкую, нежную, но сжимающую до хрипа.

С губ слетел еле слышный стон, но тут же был заглушён восклицанием:

– Какой мужчина!

Глава 6. Осмотр Тет-а-тет

Я только раздражённо посмотрела на женщин и, достав шлепки, обулась в них и встала. Страх сковал всё моё существо, концентрируясь внизу живота.

Резво переодевшись, уже не отвлекаясь даже на неторопливый разговор соседок, я вышла за дверь палаты. В коридоре было также светло, в разные стороны сновали врачи, пациенты и медсестры с капельницами и пилюлями. Повсюду раздавались просьбы больных и требование персонала.

Как и всегда чувствуя на себе взгляды окружающих, я на негнущихся ногах прошла по коридору и нашла нужную дверь.

В нескольких метрах, возле стойки администратора я увидела рослую женщину. И в обычное время я бы и внимание не обратила, но рука брюнетки лежала на предплечье Романа Алексеевича и это вызвало внутренний дискомфорт. Мысль о том, что женщина могла быть супругой моего хирурга, казалась невыносимо обидной.

Будучи балериной, я не отличалась умением красиво говорить, читать наизусть целые поэмы или выдавать остроумные шутки, зато я обладала гораздо более полезным талантом помимо красоты движения. Я понимала язык тела.

Танец – это способ передачи информации без слов. И в этой мизансцене, что я наблюдала, было ясно видно, что дама с модной стрижкой, возраста примерно моей матери, отчаянно желала Сладенького. Всё тело женщины тянулось к мужчине, глаза, то и дело ощупывали привлекательное лицо и участок обнаженной шеи, а пальцы так и норовили вцепиться в ткань халата.

Внимание же врача было поглощено плинтусом с правой стороны от темной головы собеседницы.

Внутри живота возник неприятный отголосок тошноты, словно я увидела что-то запретное и неправильное.

Я слегка вздрогнула, когда светлая голова Романа Алексеевича повернулась, и он уставился прямо на меня.

Его тело напряглось, мышцы ясно обрисовались под белым халатом, а глаза чуть прищурились, напоминая ястреба, узревшего на дальнем расстоянии свою добычу.

Вот, это мужчина, который желает женщину. Очевидно, то, что Роман Алексеевич впервые видел меня в полный рост, сыграло свою роль.

И дама тоже оказалась неглупа и сразу заприметила резкую смену в собеседнике.

Она перевела взгляд на меня и с явственным высокомерием оценила и тонкий стан, и свежее молодое лицо и копну всклоченных черных волос.

И если мне самой они и показались патлами, то взгляд, брошенный в матовое непрозрачное стекло в двери процедурной подсказа, что выглядело это, как минимум привлекательно. Если не сказать – сексуально.

Я вдруг вспомнила сказку, с которой я впервые танцевала на сцене. Это была «Мёртвая царевна» Пушкина. И вид этой порочно красивой женщины ясно давал понять, что как бы ни было налито и красно принесённое ею яблоко, принимать его нельзя.

Я быстро отвернулась, стыдясь, что меня поймали за подсматриванием. Отчего в душе набегали волны неприятной тяжести предчувствия.

Безотчётное волнение пробиралось под кожу, как игла медсестры – болезненно и осязаемо.

Слишком осязаемо.

Я невидящим взором смотрела на дверь, за которой мне предстояло остаться с хирургом один на один.

Возможно, Роман Алексеевич пригласит кого-то, но неуклонно приближающиеся беззвучные шаги и усиливающийся запах свежего одеколона словно шептал мне, что перевязка будет тет-а-тет.