Его первая любовь - [12]

— Письменное замечание директора обеспечено! — взвизгнула Ника.

Журка взглянул на нее и почувствовал себя сильным, взрослым: сейчас, казалось ему, Ника ничего не может с ним сделать. Он пожал плечами и, вновь повернувшись, уставился вперед. Ника умчалась в здание, хлопнув за собой дверью. Журка смог опереться о скамейку; голова кружилась так, что того гляди упадешь. Но ему удалось удержаться; он сидел, тупо глядя в пространство. Отряд старосельских покинул территорию. Ребята подошли к нему, обступили его и тоже уселись на скамейки. Несли вахту, как девчонки. Журка не пустился с ними в разговоры; по-прежнему смотрел в никуда — по-взрослому, со скучающим видом, украдкой ловя взгляд Лили. Та бросила на него беглый взгляд, словно кого-то ища. Сражение Журка выиграл, но внутри еще дрожала каждая жилка. Радости он не испытывал. Что толку от его победы, если войну с Балажем он, похоже, проиграет.

* * *

Оставаться дома было немыслимо, внутри что-то очень болело. Не желудок и не живот, просто что-то внутри. Пустота. В доме ничто не шелохнулось, минутная стрелка настенных часов надолго застыла. Затем щелкнула и сдвинулась — значит, все-таки движется время. Что же делать? Где Лили? Почему ей все время некогда?

Журка вышел за порог. Болтаться по саду было рискованно — того гляди отец заставит работать. Он оседлал велосипед, рванул до угла. Сел в яму у кладбища. Один. Уж он-то охраняет территорию, если Лили теперь на это наплевать. Он придумал для себя такую игру: сделал вид, будто наблюдает за кладбищем, ходит ли, ездит ли кто, а сам все время косился назад, на дом Лили — нет ли там какого движения. В былые времена он бы запросто позвонил, да и все дела. Почему же не теперь? Почему бы не пойти туда и не вызвать Лили? Ведь они же лучшие друзья. Пусть выходит.

Он представил себе картину: постараться вести себя естественно, разыграть перед родителями Лили, что он всего лишь заглянул попросту, как всегда, как каждый день, и тогда вдруг да и Лили в голову придет, что и правда, именно так все обстояло испокон века. Журка может зайти к ним, оторвать девчонку от множества уроков и грустного настроения.

Журка встал, чтобы пойти и позвонить. Он нужен Лили. Ну иди же! Нет, не тронулся с места. Двинулся снова, но это он разыгрывал для себя. Журка засмеялся. Самому себе и над самим собой. Словно смотрит кто-то со стороны, словно жизнь его была фильмом, а ему требовалось сыграть роль Журки. Теперь это не лучшая из ролей. Отвратительно! Никогда еще не было плохо быть Журкой. До сих пор он думал, что девчонки его любят и он любит девчонок. Многим хотелось бы стать Журкой — пожалуй, кроме Балажа.

Сидя в яме, он проделал боксерские движения в мягкую траву. Глухо звучали удары. Больно не было, не очень, а несильные удары так даже приятны. Сперва лишь правой рукою, затем попеременно. Бум. Бум. Вот тебе, сдохни. Да чтоб ты сдох. Зачем Балаж родился раньше? И почему он, Журка, такой невысокий? Он завернул штанины. Почесал кожу. Вылезай же наконец, распроклятая щетина, вылезай! Наверное, стоило бы брить ноги, подумал он. Прямо сейчас бегом домой — и бриться. И завтра, и послезавтра, пока волоски не отрастут — видимые, крепкие. Твердо решив немедленно бежать и отращивать волоски, он не сдвинулся с места. Лишь сейчас до него дошло, что он здесь делает: выслеживает. Высматривает Лили. Уж от себя-то можно не скрывать.

Журка повернулся спиной к кладбищу — этот мир уже больше не для них. Не ходить им вдоль и поперек по дорожкам лишь для того, чтобы те не позабыли их, не будет инспекционной прогулки к Ландору — к вонючим, темным термальным озерам, не пойдут они к мертвым водам. Всему конец. Журка попытался заплакать — не получилось. Вспомнил бункер: как долго тот строился и как счастливы они тогда были. Нет, слез все равно не было. Даже горло не сжалось. Ну и ну!

Он взглянул на территорию, которая считалась принадлежащей им. Ветхая колокольня была такой же дряхлой и источенной древоточцем, как в ту пору, когда Журке чудилось, будто бы он «хозяин территории». Да как же они могли быть хозяевами? Какое ребячество! Кладбище и село… Что значит «они принадлежат им»? И вообще, кого это интересует? Его интересует только Лили, никакая территория не важна. Даже руководство бандой лишь тогда важно, когда это важно для Лили. Если Лили любит кого-то за чин, он непременно станет вожаком. Если же нет, он не даст себе труда выдвигаться в вожаки. Тогда вся эта игра в битвы, сражения — чушь собачья. Может, он уже взрослый? И в нем самом многое изменилось? Но тогда почему волосы не растут у него на теле?

Он взглянул налево, и сердце у него остановилось. Слева ехала по дороге, сворачивая от села к дому, крутя колеса велосипеда, Лили. У него перехватило дыхание. Вот теперь-то и полились слезы. Его охватило волнение такой силы, что он едва подавил тошноту. Лили… Где же она была? Журка упрямо сидел на краю ямы и глядел на дорогу, слезы струились по лицу, а он смотрел, как сворачивает Лили перед домом Балинтов. Он смотрел на нее, не скрываясь: вот он я, здесь, твой покинутый и обманутый друг. Смотри, что ты сотворила со мной! Больше всего на свете Журке хотелось бы, чтоб она подошла к нему, попросила прощения и осталась с ним в канаве. Но она не смотрела в ту сторону, даже не поздоровалась. Но не оскорбительно, явно не желая его обидеть. Она так глубоко задумалась, что попросту не заметила его.