План был детально разработан Недом после того, как попытка с порчей снарядов не удалась ввиду тщательной проверки их при окончательной упаковке. Проверяли специалисты, и первый же испорченный Недом стакан был замечен и забракован. Новый план был крайне несложен. У центрального гаража машину от заводского шофера должны были принять шоферы военные, и уже они везли груз дальше — на вокзал. Нед позаботился о том, чтобы оба военных оказались из числа своих, посвященных в историю ребят, и ждали бы в гараже с заранее заготовленным и нагруженным поддельными ящиками автомобилем, точной копией первого. И вот теперь все летит вверх тормашками.
Впрочем! Нед соображал быстро. Автомобилю надо сделать круг почти в две мили, чтобы проехать в город. Между городом и лабораторией находится болото. Через болото есть тропинка. Если хорошо бежать, то можно перерезать путь автомобилю, пока он объезжает болото. А Нед бегает не плохо!
Шофер, бешено гнавший свой ужасный груз по указанному шоссе, не успел опомниться, когда Нед на ходу вскочил на передок и, вырвав руль, повернул автомобиль направо, туда, где высился корпус центрального гаража. Но он помнил приказание ни в коем случае в гараж не заезжать и решил вернуть дерзко захваченное управление машиной. Они боролись не долго. Меньше чем через минуту и шофер и Нед вылетели из машины, и никем не управляемый грузовик полным ходом понесся прямо к дверям гаража.
У самого гаража машина наскочила на какой-то камень, круто повернула в сторону, и крайний ящик вылетел от толчка на землю. Один из рабочих, услыхав шум от его падения, с гаечным ключом в руках подскочил к нему. Он увидел, что автомобиль летит прямо на маленький домик гаражной конторы, и бешено заорал:
— Эй, кто там, несчастье!
И непосредственно за этим предостерегающим криком грузовик врезался в кирпичную стену, пробил ее как яичную скорлупу, и страшный взрыв потряс окрестность.
VII
Профессор Сидней Эшби и не подозревал о тех сценах, которые разыгрались вокруг его снарядов.
Он был занят своим опытом, окончательной проверкой своего газа.
Маленький арабчонок не чувствовал грозившей ему опасности. Он с любопытством следил за тем, как профессор надел себе на глаза странные очки, и спокойно последовал приглашению занять место у стола, на котором горела спиртовка, подогревавшая колбочку с какой-то странной жидкостью. Профессор Сидней, боясь, что мальчик, почувствовав боль, убежит и испортит опыт, встал сзади него, положив руки так, что они образовали нечто вроде барьера, и, бросив в кипящую жидкость желтый порошок, спокойно ожидал результатов.
Робби уже добрался по его расчетам до дома профессора, как вдруг страшный взрыв ударил ему в уши. Он вздрогнул, открыл глаза, и прямо перед ним мелькнуло ярко освещенное крыльцо профессорского дома с маленькой белой собачонкой, сидевшей на пороге раскрытых дверей. Он бросился вперед с радостным криком. Сыщик Робби видел! Сыщик Робби не ослеп!
Не ослеп и арабчонок. Как раз в тот момент, когда взрыв заставил Робби открыть глаза, профессор Сидней сорвал с себя очки и на глазах испуганного арабчонка разбил хрупкую колбу. Газ, прекрасно ослепляющий животных, не действовал на людей.
Москва. Май 7-го года.
I
Кажется, уже неделю льет этот проклятый дождь! Небо серое, скучное, и облака на нем собрались, по-видимому, всерьез и надолго. Целый день клонит ко сну, работа валится из рук и никакого, ну, никакого настроения. Где уж тут говорить о рассказе, когда просто двух строк из себя выдавить не можешь. Надоел дождь. Ах, как надоел!
И редактор надоел. Каждый день, неотступный и тягучий, как дождь, он пристает со своими напоминаниями. Как будто я без него не знаю, что написать рассказ нужно, потому что... да, потому что жрать человеку надо.
Ну, а если нет темы? Если в голове ни единой мысли, кроме мыслей о солнце, о теплой летней погоде, о береге моря и о мягком, ласковом, как шерсть котенка, песке? Правда, из песка и моря можно кое-что сделать, но редактор капризен и требует во что бы то ни стало московское. Подавай ему московский рассказ и — хоть умри! Московский рассказ! А из чего его делать прикажете? Из хмурого неба, потоков дождя и насупившихся, обмокших до безобразия, домов? Веселенький рассказ будет, что и говорить.
Одним словом — у меня нет рассказа. И пока погода не перестанет идти на поводу людей из Пулковской обсерватории, очевидно, и не будет.
Но редактор! Он врывается в мою крошечную комнату, в которой и без того тесно, приносит свой «стэтсон» и мексиканскую блузу, смеется так, что примус начинает испуганно шипеть и тухнуть, и требует, требует, как будто я ему в самом деле чем-то обязан, рассказа. И непременно хорошего, веселого, и еще непременно московского.
Что касается хорошего, то это, конечно, не трудно. Ну, а насчет московского и веселого, то тут, как говорится — Месс Менд извините. Я, как известно, Москвы избегаю старательно. Неровен час напутаешь что-нибудь, и читатель тебя этак вежливо попросит не завираться. Неприятно!
То ли дело Запад, Европа, Америка — там плети чего хочешь. Заставляй своих героев лазать через стены и трубы, отращивай людям хвосты. Все сойдет, потому далеко очень. Кто проверять станет?
